Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей
Шрифт:
Бритву мы хранили в полом железном цилиндре, с искусно подогнанной пробкой на резьбе. Валик лежал открыто на столе в куче различных деталей, подлежащих эскизирова-нию. Иногда этот валик попадал в руки надзирателя, он его вертел во все стороны и, не найдя криминала, клал обратно.
— Гражданин начальник, там в углу есть тряпка, можно вытереть руки, — говорил в этих случаях кто-нибудь из нас.
Бриться старались утром, до прихода вольнонаёмных, приходивших на работу на целый час позже нас. Утреннее время было выбрано не случайно — в эти часы, как правило, обысков не было. А если бы даже кто-нибудь случайно и неожиданно наскочил, — бреющийся был
В цехе все должности были заняты заключёнными — литовцами, эстонцами, украинцами. Русских было совсем мало. Ещё меньше было вольнонаёмных, в основном, только руководящий состав.
Стоило только на территории РМЗ появиться надзирателю, об этом тут же знали во всех уголках завода, в конторах, кладовых, инструменталках. Эта весть разносилась с баснословной скоростью. Да и не удивительно! «Вестовыми» были практически все, — и заключённые, и значительная часть вольнонаёмных.
Нередко Валентина Тур, отнимая от уха телефонную трубку (внутренний телефон стоял у неё прямо на столе), с хитрой улыбкой, не без некоторого жеманства и кокетства, спрашивала:
— К нам не заходил надзиратель? — и, помолчав, указывая на телефон, заканчивала, — спрашивают!
Это служило сигналом. И тот, кто звонил, был уверен, что нам обязательно передадут. И немедленно!
А Валя? Да что Валя! Она нас ведь не предупреждала, она только передала телефонный вопрос. Обвинить её в соучастии никак было нельзя!
Или как ты обвинишь Катю Лодыгину, если, входя в контору, невинным голосом и как бы нехотя, она спрашивала:
— А вы не знаете, нашёл ли надзиратель что-нибудь в кладовой у Тарлинского?
И мы уже знали, что скоро «гости» будут и у нас.
В этом случае Иван Иванович завёртывает «козью ножку» и выходит в тёмный коридорчик покурить. Через небольшой промежуток времени открывает дверь и со словами: «Пожалуйста, гражданин надзиратель, заходите!» — пропускает впереди себя одного, двух, а то и трёх надзирателей.
Абрам Исаевич Тарлинский работал сменным кладовщиком материальной кладовой. По образованию — инженер. Арестован в Москве, где работал на каком-то заводе. Срок получил десять лет за контрреволюционную агитацию. С его младшим братом Давидом Исаевичем я работал в тридцатых годах в прокатном цехе на заводе «Серп и Молот». Вначале он был механиком цеха, потом начальником, а после войны перешёл работать в Министерство чёрной металлургии. Своему брату Абраму не помогал, даже не писал ему писем, — боялся, что обвинят в потере бдительности. Такого брата можно было бы обозвать весьма не лестными словами и ничуть не погрешить перед истиной. Его эгоистичность, трусливая сущность, весьма близко стояла к тем людям, чья философия сводилась к принципу: в мире есть только я, а все остальные должны служить моим желаниям, страстям и прихотям.
Можно было бы совсем не останавливаться на этом человеке, но он, к сожалению, не являлся каким-то исключением в ту пору. Трусость и беспокойство за своё благополучие толкали этих людей на путь отказа от своего родного брата, отца, матери, затем к клевете на своего товарища по работе или соседа по квартире, — и перед вами сформировавшийся участник и пособник многих трагедий.
Напарником Тарлинского по кладовой был бывший партийный работник города Ленинграда Сайкин. В заключение он попал в связи с делом Вознесенского.
Маленький, кругленький, живой, деятельный. Трудно было найти человека с такими твёрдыми убеждениями, что постигшая его беда и беды остальных — не вечны. Он
Его оптимизм не знал пределов и заражал окружающих верой в торжество справедливости. С ним было легко жить и отражать удары озверевших и потерявших себя людей.
В моей работе на заводе были не только розы, встречались и шипы. Две неприятных технических ошибки, которые в обычных условиях и без взаимопомощи могли бы закончиться весьма печально.
Я делал шестерни для механизма подачи топлива под котлы тепловой электростанции. Шестерни оказались негодными, так как при расчёте и проектировании долбяка я не учёл, что зуб изношенных шестерён коррегирован. Со станции шестерни привезли обратно на завод как явно бракованные. Естественно, произошёл скандал, правда, не дошедший до Горяивчева. Эдельман этого не допустил. Он договорился с начальником станции, что новые шестерни будут готовы через шесть часов и попросил не предавать задержку огласке.
Вольнонаёмный начальник литейного цеха, посвящённый Эдельманом в мою ошибку, сам лично, без официального требования, выдал мне лично необходимые чугунные болванки. Инструментальщик, рыжий шофёр из Ленинграда, в течение часа изготовил новый долбяк. За это время токарь успел проточить шестерни. Долбёжник, установив две шестерни одна на другую, продолбил зубья даже на час раньше обещанного.
И другой случай. Вышел из ремонта экскаватор, ремонт которого курировал с самого начала и до конца. Ночью в карьере он остановился — разлетелись тарельчатые клапана, изготовленные по моей технологической карте. Здесь шум утаить не удалось, он дошёл до управления Интауголь. Приехал на завод заместитель главного механика Березин, сменивший впоследствии Горяивчева (как не справившегося с работой).
— Кто делал? Из чего делал? По чьим чертежам?
Создали комиссию по установлению причины брака. Комиссия подняла всю справочную литературу. Срочно сделали микроанализ, показавший крупное зерно, что свидетельствовало о явном перегреве. Установили, что на закалочной печи врал прибор, показывающий температуру. Закалку вёл опытный термист-немец. Почему он очутился в лагерях, трудно себе даже представить, оставим это на совести следователей и судей.
Немецкий коммунист, эмигрировавший из Германии в СССР в связи с приходом к власти Гитлера. Работал долгое время в Коминтерне. В 1948-м году был арестован как шпион в пользу фашистской Германии.
Начальник кузнечного цеха Киссельгоф скандал вокруг неисправного прибора замял, но из зарплаты немца всё же вычел пятьдесят рублей, хотя прямым виновником был вольнонаёмный термист, в обязанности которого и входил уход за приборами. Не обошли наказанием и меня — строго предупредили. Своё наказание я воспринял как вполне заслуженное, так как не предусмотрел в технологической карте испытаний клапанов после термической обработки.
Нам часто приходилось оставаться в вечернюю смену для срочных работ, а сплошь и рядом — по своим личным делам: помыться в душевой, постирать комбинезон, бельишко, а то просто что-нибудь сделать для себя или для продажи — портсигар, мундштук, зажигалку, написать письмо или жалобу в Москву. А вот сегодня нас задержали на заводе для срочной работы по ликвидации аварии на одной из шахт.