Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей
Шрифт:
— Ладно. Ладно, без предисловий! То ни единого слова из тебя не выжмешь, а то, словно сорока, болтаешь без умолку! Рассказывай, да покороче!
— В чём же нашла товарищ Жидкова эти извращения? А вот в чём. Я тогда сказал: «Как только пролетариат в октябре 1917-го года взял власть в свои руки, уничтожил буржуазное государство и создал своё, пролетарское, оно «должно быть отмирающим государством, чтобы оно НЕМЕДЛЕННО начало отмирать и не могло не отмирать». И это совсем не противоречит и не исключает, а наоборот, обязывает укреплять обороноспособность страны, её армию в защиту от капиталистического окружения и интервенции, укреплять органы безопасности для уничтожения внутренней и внешней контрреволюции, органы прокуратуры, суда и государственного управления для
Вполне возможно, что такой ответ не являлся всеобъемлющим и убедительно доказательным, давшим Жидковой повод считать его ошибочным. Она усмотрела в ответе, где говорилось о всемерном укреплении органов пролетарского государства, наряду с его отмиранием — «противопоставление диктатуры рабочего класса — государству, что мешает, мол, слушателям кружка правильно понять задачу всемерного укрепления социалистического государства рабочих и крестьян». Но таким рассуждением она совсем сбросила со счетов глубоко научное учение Ленина, приведя в доказательство своего утверждения выдержку из речи И.В. Сталина на XIV съезде партии, где он говорил: «Мы за ОТМИРАНИЕ государства. И мы ВМЕСТЕ С ТЕМ стоим за усиление диктатуры пролетариата, представляющую самую мощную власть из всех существовавших до сих пор государственных властей. Это противоречиво? Да, противоречиво! Но противоречие это жизненное и оно целиком отражает Марксову диалектику!». Приведя эту цитату, Жидкова преднамеренно исказила смысл её. Так и не поняв, что Сталин в этом высказывании ни в коей мере не выступает против положений марксизма об отмирании пролетарского государства и даже, наоборот, подкрепляет их, подчёркивая уникальность диалектики Маркса-Ленина.
Как видите, гражданин следователь, о контрреволюционности моего изложения вопроса об отмирании пролетарского государства не может быть и речи. Это сплошное недоразумение, явившееся в результате моей, как я уже говорил, недостаточной аргументированности и подготовленности к этому вопросу и явной путанице Жидковой в её статье, на написание и обдумывание которой у неё было достаточно времени и средств.
Я прошу вас принести, если можете, мне книгу «Государство и революция» В. И. Ленина — и я вам докажу абсурдность обвинения меня в политической ошибке, что сделала Жидкова. Моя ошибка сводится лишь к тому, что я не попытался сразу же, на кружке, доказать свою правоту, боясь скомпрометировать представителя парткома Жидкову.
— А знаешь, я, пожалуй, не поленюсь и схожу в библиотеку, принесу тебе книгу. Мне очень интересно, как ты будешь доказывать, что товарищ Сталин не прав. Может пригласить и моих коллег, заодно и их просветишь?!
Следователь вышел, оставив дверь кабинета открытой. Откровенно говоря, я не рассчитывал, что он принесёт книгу, будучи уверенным, что он вышел по своим надобностям. И тут я ошибся! Книгу он всё же принёс, но коллег не пригласил, а может и приглашал, да они не пошли.
— Ну, читай, а я буду слушать, только с условием — покороче. Видишь, уже светает, а мы с тобой ещё ничего не сделали!
«Государство есть продукт и проявление НЕПРИМИРИМОСТИ классовых противоречий — начал читать я. — Государство возникает там, тогда и постольку — где, когда и поскольку классовые противоречия объективно «не могут» быть примиримы… И наоборот: существование государства доказывает, что классовые противоречия непримиримы. Если государство есть продукт непримиримости классовых противоречий, если оно есть сила, стоящая НАД обществом и «всё более отчуждающее себя от общества, то явно, что освобождение угнетённого класса невозможно не только без насильственной революции, но и БЕЗ УНИЧТОЖЕНИЯ этого аппарата государственной власти, который господствующим классом создан и в котором это «отчуждение» воплощено».
Это сказано Лениным о буржуазном государстве. Что же касается вопроса отмирания пролетарского государства, В.И. Ленин приводит большую выдержку из книги «Анти-Дюринг» Ф. Энгельса: «Пролетариат берёт государственную власть и превращает
Первый акт, в котором государство выступает действительно, как представитель всего общества — взятие во владение от имени всего этого общества средств производства — является в то же время последним самостоятельным актом его, как государства».
Развивая эту теорию, В.И. Ленин пишет:
«На деле здесь Энгельс говорит об «уничтожении» пролетарской революцией государства буржуазии, так как слова об отмирании относятся к остаткам пролетарской государственности ПОСЛЕ социалистической революции. Буржуазное государство не «отмирает» по Энгельсу, а «уничтожается» пролетариатом в революции. Отмирает после этой революции пролетарское государство или полугосударство.
Об отмирании — даже ещё рельефнее и красочнее — о «засыпании» Энгельс говорит совершенно ясно и определённо по отношению к эпохе ПОСЛЕ «занятия средств производства во владение государством от имени всего общества, т. е. после социалистической революции.
Мы все знаем, что политической формой «государства» в это время является самая полная демократия. Но никому из оппортунистов, бесстыдно искажающих марксизм, не приходит в голову, что речь идёт здесь, у Энгельса, о «засыпании» и «отмирании» демократии. Это кажется на первый взгляд очень странным. Но «непонятно» это только для того, кто не вдумался, что демократия — есть тоже государство и что, следовательно, демократия тоже исчезнет, когда исчезнет государство. Пролетариату нужно государство — это повторяют все оппортунисты, социал-шовинисты и каутскианцы, уверяя, что таково учение Маркса и забывая добавить, что, во-первых, по Марксу, пролетариату нужно лишь отмирающее государство, т. е. устроенное так, чтобы оно НЕМЕДЛЕННО начало отмирать и не могло не отмирать. А во-вторых, трудящимся нужно «государство», т. е. организованный и господствующий класс пролетариата».
Все время, что я зачитывал из книги выдержки, следователь сидел, склонившись над столом и что-то писал, потом читал, шевеля губами, рвал написанное и опять писал.
— Вот что говорили Маркс, Энгельс и Ленин об отмирании пролетарского государства. И я думаю, что и вы, гражданин следователь, стоите на тех же позициях. Так или не так?
— Повторяю — вопросы задаёт следователь, а ответы — подследственный! Понятно? Но я всё же отвечу. Не думай, что ты чересчур грамотный, а кругом — дураки! Всё, что ты читал — мне давно известно не хуже тебя. Но мне ещё известны и теоретические труды И.В. Сталина. А вот тебе они, наверное, не известны. Это уже не хорошо, а ещё хуже то, что ими ты пренебрегаешь! А, впрочем, чего можно ждать от закоренелого троцкиста?! И всё же мы тебе верим, что тобой была допущена ошибка. Она-то и помогла нам разоблачить тебя. Но ведь не к лицу даже бывшему коммунисту, не один год пробывшему в нашей партии, более пятнадцати лет занимавшемуся пропагандистской работой, закончившему когда-то губернскую партийную школу, инженеру — отрицать, что такая ошибка, мешающая слушателям кружка правильно понять задачу всемерного укрепления социалистического государства объективно, подчёркиваю — не субъективно, а объективно — является всё же контрреволюционной?! Так или не так?
— Да, пожалуй, объективно, сделанную мною ошибку можно квалифицировать и так.
— А раз так, подпиши-ка этот лист допроса!
И я… подписал.
То ли сказались бессонные ночи, то ли оставалась какая-то вера в справедливость и гуманность органов, поставленных охранять права человека, а может быть, некоторая надежда, что более грамотные люди поймут, что, по существу, вообще никакой ошибки и не было. Но, так или иначе — я подписал.
— Скажи, а не было ли случая, когда на кружке ты рекомендовал книгу Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир»?