Воспоминания. Стихи. Переводы
Шрифт:
1935
138
ДЖИНН ВЫПУЩЕН НА ВОЛЮ54
ИЮЛЬ 1914 ГОДА
Когда раскрыл я том неповторимой прозы
На «Выстреле», меня кольнула в сердце 6оль.
Сухие лепестки давно бескровной розы
Мне вдруг напомнили живую центифоль.
В Париж перенесло меня воображенье.
Жизнь мирная
Органный шум дубов, стук дятла, растворенье
Всех запахов земли в Булонский манят лес.
Четырнадцатое июля. Вальсы. Танго.
И туча мошкары. Несносная жара.
А пляшут без конца. Все пляшут: люди с Ганга,
С Луары и Янцзы, и Тибра, и Днепра.
На площади кипит безумное веселье.
На волю высыпал восторженный народ.
Бумажных фонарей танцует ожерелье
Между платанами. Четырнадцатый год!
Ночь сожжена. Стою пред армиллярной сферой.
Хлопушек дальний треск еще гремит в ушах.
Светает. Вырезы на фоне дымки серой
Дельфинов бронзовых, коней и черепах.
Кто знал, что это — час агонии Европы,
Что ей готовится иной — кровавый пир,
Что императоры под мир ведут подкопы,
Что дула гаубиц направлены на мир?
139
Забыл я центифоль и в коридорах леса
Завесы лиственной темно-зеленый тюль.
Да, «Выстрел»... С выстрелом предательским в Жореса
Иллюзиям людей итог подвел июль.
Безоблачные дни летят к чертям куда-то.
Как прежде жил, ты жить не будешь, человек!
В мир счастья призрачный не может быть возврата —
И девятнадцатый вмиг оборвался век.
Кипели, как в котле, высокие вокзалы,
И красные штаны заполнили Бульмиш*.
Где вы, вчерашние веселые кварталы
И пестрые цвета плакатов и афиш?
Кимвалов молнии на солнце!.. Гло ток сотен
Рев — как страшен он! Истерика святош,
Визг вынырнувших толп из темных подворотен,
И стекла выбиты под вопль — «А-bas, les boches»!**
Так началась война...
1935
* Бульмиш — сокращенное название бульвара Сен-Мишель.
**«Долой бошей» (фр.). Боши — презрительная кличка немцев во Франции.
140
НА СЕВЕРНОМ ВОКЗАЛЕ
Человеческая
Море черное голов.
Это — первая отправка
Необстрелянных бойцов.
Рвутся с песней Деруледа,
Тесен Северный вокзал,
«То поет сама победа!» —
Парень матери сказал.
Надрывается старуха.
Слов не слышно. День горяч.
От волненья в горле сухо:
— Мать! Ну, милая! Не плачь!
Паровоза стон протяжен
Переполненный вагон.
Завтра будет песня та же,
Те же крики, тряска, стон.
1935
141
* * *
Что было тогда? Я пушинкой летел,
Голодный и тощий, по шумным бульварам.
От первого окрика трусил, робел,
Бежал по хрустящим листвой тротуарам.
Париж был охвачен военным угаром.
Себе я отрезал дорогу назад,
И люди меня окружали чужие.
Приютом мне стал фешенебельный сад,
Где музы и фавны белели нагие,
Где я тосковал по далекой России.
142
«УЛЕЙ»
В углах потолка — паутины.
Не слышны ткачи-пауки.
И пыльные окна старинны,
И ясности дни далеки.
Разбитые кресла и стулья.
Лишь глина и гипс в ателье.
В тоске выбегаю из «Улья»,
Из комнаты темной Шарлье.
В нем скучено жили евреи,
Поляки, испанцы, румын,
Художники, что победнее.
Меж ними австриец один.
Мечтатели, сидя без хлеба,
Со страстью работали там.
Гром грянул из ясного неба
И жизнь расколол пополам.
На травке заглохшего сада,
В биеньи тревожном сердец
Друг к другу мы жались, как стадо
Покорных и робких овец.
Вели мы горячие споры
И спрашивал каждый из нас:
Должны ль мы идти в волонтеры?
Что делать должны мы сейчас?
143
В малиновой россыпи блесток,
На плоскости синей стекла
Луч вспыхнул, и был он так хлесток
Пред тем, как нахлынула мгла.
Из сумерек серого зданья
Один человек прибежал.
Когда воцарилось молчанье,
Он нам, задыхаясь, сказал: