Вожделенное отечество
Шрифт:
Александр Ульянов выпилил лобзиком хлебницу, на дне которой лобзиком же было выпилено немецкое слово "Brot" — "хлеб". В доме говорили по-немецки.
Илья Николаевич Ульянов — что-то мягкое, липкое, скользящее. Он был грузный, одутловатый, выбился в люди из простых и очень стеснялся высокообразованной жены. Она и воспитала детей — в те годы воспитанием занимались матери. Сыновьям дали уже имена потвёрже — Александр, Владимир, Дмитрий. Только фамилия оставалась улиточьей.
Почему он назвал себя: Ленин? В честь какой-нибудь курсистки? Говорят, в честь реки Лены. Но почему не Енисеев? Или — Волгин?
(Не знаю, много ли бы нашлось охотников бежать в атаку под крик: "За Родину, за Джугашвили!" Вообще-то фамилия Сталина была — Джугаев — или Джуганов; отсюда мандельштамовское: "и широкая грудь осетина". Некоторые поговаривают, что отцом Coco был великий путешественник Пржевальский — да оно и понятно, откуда взялись такие толки: взгляните хотя бы на памятник Николаю Михайловичу в Питере, в сквере у Адмиралтейства — особенно в профиль — разительное сходство — вплоть до мундира и усов! Но я-то лично убеждён в том, что Пржевальский имеет к генезису Кобы отношение не большее, чем, скажем, лошадь Пржевальского — тоже по-своему знаменитая.)
Они делали желатиновые оттиски листовок и бомбы из нитроглицерина.
Говорят, под конец жизни Ленин впал в маразм и ел ботинки.
Он смотрел на мою родину жадным и бессмысленным взором дракона, и глаза его застилали дым пожаров и кровь мятежей. Из улитки вырос дракон.
В костромском музее, в бывшем монастыре, есть небывалая выставка насекомых — гигантская коллекция причудливых бабочек, стрекоз, рогатых огромных жуков. И там на булавке, пришпиленный к листу картона, по праву должен красоваться володька УЛЬЯНОВ, ибо он есть опасный жук. Жук-древоточец, подточивший Древо Жизни. И оно упало, придавив собой полмира.
Кухарка Ульяновых под руководством мамы пекла пироги. А они на том же противне разливали желатин для оттиска листовок. Маленький, картавый, с большой лысой головой, Ленин напоминает мне угукающего младенца, пускающего пузыри, а пожалуй, и эмбрион. Вот так, угукая, пуская пузыри, суча ножками и ручками, он подталкивал Россию к разбою и грабежу, и она, в пьяном угаре, не заметила, как промоталась вся и сгорела — остались одни головешки.
ЛЕВИАФАН
Когда меня спрашивают, пострадал ли я от советской власти, я отвечаю: "Нет. Это она от меня пострадала".
Туман над красным болотом. Почему болото красное? От крови? Фиолетовый туман.
Советская пресса все клеймит бюрократов. И все понимают, что речь идёт — не о том. Не в бюрократах дело, и не так они называются. Никто ещё не осмелился назвать их истинное имя — коммунисты, большевики.
Но и это было бы неправдой. Вам тут же укажут на токаря Иванова, академика Несмелова или скрипача Давида Ойстраха (или любого другого лауреата, заслуженного человека). Вот — коммунисты: они трудятся, летают в космос, защищают Родину.
В том-то и штука,
Кто-то там у них в ЦК (чем-то они все-таки занимаются) сказал: партия — рабочего класса, в ней должны быть рабочие. И погнали в партию рабочий класс. Делается это просто. Говорят мастеру:
— Вот ты, Сидор Лукич, выполняешь план, на конференции выступал — мы тебя выдвигали. Выступал ведь?
— Выступал.
— С линией родной партии согласен?
— Согласен.
— А не в партии. Надо в партию вступать.
— Да я что? Я, конечно...
Этот балласт не имеет ни власти, ни влияния, но он амортизирует партию, создаёт маскировочный щит. Власти не имеет, но и не так уж бескорыстно идут сюда простые люди. Квартира, поездка за границу, повышение по службе, путёвка в санаторий — да мало ли льгот у членов партии. А требуется от них одно — послушание.
Было ли это придумано сознательно? Трудно сказать. Партия — коллективное существо, типа термитника или муравейника, и действует оно инстинктивно. "Имя мне — легион", — сказал бес на вопрос Спасителя. Легион, или Левиафан — чудище, живущее в море, изображённое Томасом Гоббсом, — аллегория государства. Коллективное существо, действующее слаженно и чётко, чудовищно развившее свою способность к выживанию, хотя каждая отдельно взятая особь ничего не значит и не стоит, и выжить бы не смогла.
И не поймёшь — часть ты этого существа или пища, которую оно поглотило, чтобы выбросить, как шлак (вспомним сталинские чистки — уничтожали коммунистов; Сталин, кажется, вообще уничтожил большевиков; на смену красным пришли серые — нормальная для Левиафана смена биологических клеток — так змея меняет кожу).
Затем они ещё более расширили своё тело и область идентификации — за счёт термина "мы — советский народ". Сожрали уже почти все население страны. За пределами остались только диссиденты и Церковь.
Но и тех теперь поглотил ящер-партия: первых — перестройкой и гласностью (все теперь — диссиденты, в газетах пишут то, за что раньше сажали), вторых — тысячелетием крещения Руси (в каждом номере любого журнала — интервью с патриархом или митрополитом, в телевизоре — сплошные иконы).
Он сожрал уже пол-Европы и с вожделением смотрит на остальную её часть и на Америку — паразит, присосавшийся к миру. Россию он уже высосал и выплюнул. Этих, если свернут "звёздные войны", ему хватит ещё лет на двести. Хватит детям, внукам и правнукам. А там — хоть трава не расти.
"Партия и Ленин — близнецы-братья" — остроумно сформулировал поэт. Мать-Россия родила чудовище — многоглавое, когтистое, с павлиньим хвостом (в виде православной Церкви).
У него есть свой, пусть и примитивный разум, и зубы — КГБ. И оно плавает в океане крови — дракон двадцатого века, красная чума.
Эти вурдалаки хотят казаться цивилизованной страной, прикрыв орангутанговую грудь крахмальной манишкой своего академика. Это он посоветовал им совершить, показать всему миру акт "покаяния" — чтобы отмазаться, отчураться от тёмного прошлого. Дескать, это был не я, а мой старший брат — сукин сын; это он во всем виноват.