Врата Мертвого Дома
Шрифт:
— Может быть, с твоими новыми дарованиями ты сумеешь ответить на некотрые вопросы.
— Например?
— Когда Дриджна выбрала тебя?
— О чём ты?
— Когда начались манипуляции? Здесь, в Рараку? В Черепке? Или на другом континенте? Когда богиня впервые обратила на тебя свой взор, девочка?
— Никогда.
Геборик был поражён.
— Это…
— Невероятно? Да, но это правда. Это был мой путь — и только мой. Ты должен понять: даже богини не способны предвидеть неожиданную гибель, этот извив смертности, принятые решения, тропы, которыми пойдёт или не пойдёт человек. Ша’ик
Геборик скривился.
— Это дурное предзнаменование.
— Наоборот. Мы вольны разработать собственные.
— Даже если богиня тебя не направляла, значит, вели кто-то или что-то иное. Иначе Ша’ик никогда бы не получила таких видений.
— Теперь ты говоришь о судьбе. Об этом спорь с другими философами, Геборик. Не всякую загадку можно отгадать, как бы ты ни верил в обратное. Прости, если тебе от этого больно…
— Нет, это ты прости. Но мне кажется, что если смертные — фигуры на доске, то то же и с богами.
— «Противоборство стихийных сил», — с улыбкой сказала она.
Брови Геборика приподнялись, затем он нахмурился.
— Цитата. Знакомая…
— Конечно, знакомая. Эти слова высечены над Императорскими вратами в Унте. Это сказал Келланвед, чтобы оправдать разрушение созиданием — расширение Империи во всей её алчной славе.
— Худов дух! — прошипел старик.
— Я заставила тебя задуматься о другом, Геборик?
— Да.
— Ну, побереги дыхание. Это тема для твоего следующего трактата — не сомневаюсь, старые дурни в пляс пустятся от восторга.
— Старые дурни?
— Другие философы. Твои читатели, Геборик.
— А-а.
На некоторое время они снова погрузились в молчание.
— Что будешь делать? — тихо спросил старик.
— С тем, что там произошло?
— С тем, что по-прежнему происходит. Корболо Дом устраивает бессмысленную резню, прикрываясь твоим именем…
— Во имя богини, — поправила Ша’ик, услышав сдержанный гнев в собственном голосе. Она уже говорила об этом с Леоманом — в резких выражениях.
— Вести о «возрождении», наверное, добрались до него…
— Ещё нет. Я запечатала Рараку, Геборик. Буря вокруг пустыни может снять плоть с костей. Даже т’лан имасс не смог бы пройти.
— Но ты дала знак, — возразил старик. — Вихрь.
— И это вызвало в сердце Корболо Дома сомнения. И страхи. Он всей душой жаждет исполнить то, что начал. И он по-прежнему свободен, поэтому может удовлетворять свои навязчивые желания…
— Так что же ты будешь делать? Да, мы можем выступить, но у нас уйдут месяцы на то, чтобы добраться до Арэнской равнины, а к тому времени Корболо Дом даст Тавор все возможные основания для жесточайшей кары. Восстание и так было кровавым, но твоя сестра сделает такое, что всё это покажется царапиной на заднице.
— По-твоему, она лучше меня, Геборик, не так ли? Что касается тактики…
— У нас есть прецедент: как далеко твоя сестра может зайти в жестокости, — проворчал он. —
— И в этом — моё самое большое преимущество, старик. Тавор думает, будто столкнётся с ведьмой пустыни, которой никогда не видела. Неведение заставит её презирать такое создание. Но я своего врага знаю.
Далёкий рёв Вихря у них за спиной вдруг зазвучал иначе. Ша’ик улыбнулась. В следующий миг Геборик тоже почувствовал изменения. Он обернулся.
— Что происходит?
— Нам не потребуются месяцы, чтобы добраться до Арэна, Геборик. Ты никогда не задумывался, что такое Вихрь?
Слепые глаза бывшего жреца поражённо распахнулись, когда он посмотрел на колонну из песка и ветра. Ша’ик задумалась, как сверхъестественные чувства покажут ему этот феномен, но следующие слова подтвердили: он узрел истину.
— Клянусь богами, он же падает!
— Путь Дриджны, Геборик, станет нашей дорогой на юг.
— А мы успеем туда вовремя, Фели… Ша’ик? Успеем остановить безумие Корболо Дома?
Она не стала говорить ему, что уже слишком поздно.
Когда Дукер выехал из ворот, руки в перчатках схватили поводья и заставили его кобылу резко остановиться. Рука поменьше вцепилась в руку историка, отчаянно сжала. Он посмотрел вниз и увидел в лице Бездны мучительный ужас, от которого по жилам раскатился лёд.
— В башню! — умоляюще воскликнула она. — Быстрее!
Странный гул раскатился по стенам Арэна, этот звук тьмой заполнил пыльный воздух. Соскользнув с седла, Дукер почувствовал, как сердце его заколотилось. Бездна потащила его через толпу солдат гарнизона и беженцев. Он чувствовал прикосновения других рук — люди трогали его, словно благословляли или просили благословения.
Внезапно впереди показался сводчатый портал, ведущий к полутёмной лестнице, которая поднималась вдоль одной из внутренних стен башни. Гул на стенах уже превратился в рёв — бессловесный вопль возмущения, ужаса и боли. В башне он раскатился безумным эхом, нарастал с каждой ступенькой, на которую ступали колдунья с историком.
На средней площадке она протащила его мимо Т-образных амбразур, к которым прижались двое лучников, и дальше — вверх по истёртым ступеням. Ни один из лучников их даже не заметил.
Когда колдунья и Дукер подошли к столбу яркого света под люком, до них донёсся дрожащий голос:
— Их слишком много… я ничего не могу сделать, нет-нет, боги, помилуйте меня, — их слишком, слишком много…
Бездна поднялась наверх, за ней последовал Дукер. Они оказались на широкой площадке. У внешней стены стояли три фигуры. В левой Дукер сразу же узнал Маллика Рэла — советника, которого он в последний раз видел в Хиссаре, — чьё шёлковое облачение трепетало на горячем ветру. Человек рядом, наверное, был Первым Кулаком Пормквалем — высокий, жилистый, сутулый, в такой роскошной одежде, что король бы позавидовал, его бледные руки трепетали на парапете, словно пойманные птицы. Справа от него стоял солдат в хорошо подогнанных доспехах, торквес на левой руке указывал на чин командора. Он обхватил себя мускулистыми руками, словно пытался сам себе переломать кости. Казалось, командор вот-вот взорвётся.