Вредители
Шрифт:
Мальчик держал меч безукоризненно, двумя руками, выставив вперёд ногу и чуть наклонив голову. Казалось, что это не живой человек, а иллюстрация из учебника фехтования. С первого взгляда было ясно, что он умеет обращаться с таким оружием - причём обучался не на школьных уроках кэндо, где производят в основном шум, а всерьёз, у настоящих фехтовальщиков, которым приходилось и убивать.
Такое редко увидишь, даже среди боевых офицеров. В эпоху Сэнгоку самураи, воспитанные буддизмом и закалённые бусидо, старательно постигали боевые искусства, но почти не имели шанса погибнуть в бою - а вот в нашу всё сделалось наоборот: боевые
Юкио едва заметно повёл клинком, так, что по нему снова побежал солнечный зайчик. И Кимитакэ внезапно разгадал его замысел.
Повязка на глазах закрывала обзор не до конца. Так что можно было скосить глаза и смотреть себе под ноги. Или смотреть на отражение в мече - и видеть в нём пусть смутные, но очертания противников.
А вот значки на одеждах и воздушном змее в этом отражении не различимы - а значит, не могут и влиять…
Мысль не успела дойти до конца. Юкио побежал - не слишком быстро, но достаточно, чтобы удар с разгона был по-настоящему страшен.
Когда расстояние сократилось вдвое, фальшивые рабочие догадались, что он их видит. Едва ли они смекнули, как именно он это делает. Но решение приняли естественное - и побежали прочь, к воротам. Они бросили и воздушного змей, и инструменты. Ботинки Юкио пересекли светлое пятно змея, оставляя следы и ломая внутренние планки, - но трое уже вылетели за ворота, прыгнули в машину и дали по газам, оставив после себя только вонючее облако.
Юкио остановился у ворот, снова сверившись с отражением в мече - а потом развернулся и двинулся обратно. Теперь он не смотрел на отражение, а только постукивал кончиком меча по траве, словно слепой с белой тростью.
Добравшись до поверженого воздушного змея, Юкио упёрся в него мечом, поднял к солнцу невидящую голову и крикнул в пространство:
– Кто в сознании - дайте бензин! Я собираюсь поджечь эту гадость!
Сперва была тишина. А потом Кимитакэ услышал, как адмирал у него за спиной произнёс что-то очень энергичное, из числа особых военно-морских выражений.
21. Коробочка унижает
Утро началось с того, что Ёко забарабанила в дверь и перебудила весь дом. Кимитакэ открыл глаза, огляделся - и обнаружил, что Юкио опять спит рядом с ними.
Кимитакэ всегда чувствовал себя неловко в эти утренние часы - когда рядом сопит брат или вот теперь ещё и одноклассник. Почему-то чувствуешь, что все, кто спали вповалку на одном полу в одной комнате - это одно тело. И очень жутко становится, когда одна из частей тела начинается действовать без твоего участия - как если бы твоя рука вдруг ожила и начала поступать по своей воле.
Но вот пришло время завтрака и неприятное чувство пропало.
– Когда умерла дочь, я думала, что никогда не найду утишения,- заметила мама,- А теперь у меня всё равно, что трое детей. И всё благодаря тебе, Кимитакэ.
– Это устроил, скорее, Юкио,- заметил Кимитакэ.
Юкио пил чай и делал вид, что ничего не услышал.
Отец быстро и молча съел свою порцию и потопал в сад, где было его убежище. Мать ушла распоряжаться по хозяйству.
И только теперь, оставшись наедине, участники “Стальной Хризантемы” могли обсудить свои дела.
– Я всё-таки не видела того, что случилось вчера,- сказала
– Это странно,- сказал Кимитакэ,- Но сейчас, благодаря вам, я удивительным образом счастлив. В какую авантюры вы бы меня не втянули - наконец-то что-то от меня в этом мире зависит. Даже моей каллиграфии нашлось место.
– Ты можешь не беспокоиться,- заверил Юкио,- силы зла и прочие вредители сделают всё, чтобы твоим умениям “находилось место” и дальше. Вчерашняя попытка устроить атаку на Гакусуин была просто великолепна. Теперь даже в парламенте убедились, что вредители существуют.
– Кстати, а что это у вас за кладовочка под лестницей?- спросила вдруг Ёко.- Оба раза, когда я к тебе приходила, она заперта и запор был покрыт пылью.
– Это всякий бабушкин антиквариат: старые кимоно, мечи и доспехи.
– А зачем твоей бабушке были нужны старые мечи и доспехи?
– Я думаю, она готовилась воевать.
– Против кого?
– Против современного мира.
***
Стол опустел, служанка убирала опустевшие тарелки.
– А твой новый одноклассник так и будет у нас жить?- поинтересовался отец.
Кимитакэ чуть подумал и вдруг понял, что так оно, пожалуй, и будет. Даже отец не смог помешать Юкио. А мать тем более не будет - она же видит, что братья не против.
– Он переедет в общежитие,- пообещал Кимитакэ,- Просто он любит смотреть, как живут другие люди. Он говорит, что эти наблюдения могут ему пригодиться в государственной карьере.
– Похоже, я уеду в Осаку раньше, чем он переедет в общежитие,- произнёс отец.
Было заметно, что он просто раздражён и не хочет обратно на службу. Глядя на его попытки изображать из себя правильного чиновника, которым гордился бы сам Конфуций, невольно вспомнишь, как древний китайский мудрец Сюй Угуй доказал простейшим экспериментом, что в целом царстве найдётся только один подлинный конфуцианец, - и даже такого количества очень много.
Однако этот единственный конфуцианец определённо не был старым Адзусой. А значит, спорить с ним было всё равно бесполезно. Потому что Юкио тут не причём, да и Кимитакэ тут не причём. Причина беды - сама жизнь, а её уже не переделать.
Но что-то ответить было надо. И Кимитакэ ляпнул:
– Юкио - человек, с которым трудно спорить.
– А ты с ним не спорь, а просто прикажи.
– Давай я расскажу похожий случай, чтобы было яснее. Юный, но перспективный поэт Артюр Рембо жил в Шарлевиле, мелком и бесполезном городке на границе с Бельгией, где до сих пор единственная достопримечательность - его музей. А чтобы прославиться как поэт, надо быть в Париже, потому что там всё - и поэты, и издатели, и читатели, и впечатления. И тогда он поехал в Париж и отыскал там квартиру другого великого французского поэта, Верлена. Вошёл, сел за обеденный стол, выпил, поел то немногое, что было и сказал, что восхищён до глубины души поэзией Верлена и хотел бы обсудить литературные новости. И если сегодня не успеем, он согласен заночевать. И заночевал, но они и на второй день не закончили, и на третий. А Верлен ничего не мог сделать - ведь Рембо, как наш Юкио, был из тех, с кем трудно спорить… Так и жил Рембо у Верленя одну неделю за другой, вникая в новости литературного Парижа.