Время меховых змей. Сборник рассказов

Кулиш Ирина

– Лесбиянки, – только успел он подумать, как хозяйка кафе указала прямо на него.

– Может возьмете его с собой? От пьянства вылечите, по-вашему, по-китайски. А то где пил, с кем пил, ничего не помнит. И собутыльники хороши, бросили товарища. Мой бы Гена никогда такого не сделал, царствие ему небесное, – продолжала женщина.

Вся компания дружно повернулась к Степану, а тому захотелось провалиться в подпол от такой рекомендации. Но ехать было надо, поэтому он выдавил:

– Здрасьте.

И правда, напился он что ли. Но не с сестрой же в обеденный перерыв?! А это было последнее, что он помнил.

– А вы действительно не знаете, как сюда попали из Москвы? – спросила брюнетка, глядя пытливыми черными глазами

на взъерошенного мужчину в неуместном здесь костюме и помятой белой рубашке.

– Напился, наверное, – сказал он смирившись.

Ему очень захотелось, чтобы он ошибся насчет девушек.

– Но вы не похожи на пьющего, – не согласилась она, – может с вами что-то случилось?

– Может, – не стал спорить Степан, – а вы могли бы меня подвезти в город?

– Мы сейчас, наоборот, едем подальше от города – к морю. У нас ретрит, практика медитации и китайской дыхательной гимнастики. Хотите, едемте с нами. Через неделю мы обратно в Москву возвращаемся, и вас отвезем. Возьмем его, а? – спросила девушка, поворачиваясь к троице в китайской одежде, которые, похоже, тут были главные.

– Не думаю, что медитация – это мое, – честно ответил Степан, – я больше опираюсь на точные науки, где все объяснимо.

– Например, на физику? – подал голос старший из тройки.

– Да, например.

– А как же вы объясните двойственную природу света? Как что-то может быть и частицей и волной одновременно?

– Ну, это уже затертый пример. Вы еще вспомните Пастера, который молился у себя в лаборатории.

– Медитация, как ее ни назови, всегда дает отдых разуму. И помогает увидеть главное за привычным.

Степан хмыкнул.

– Искусственный интеллект до сих пор не создан именно по той причине, что инженеры не могут подняться над привычными техническими задачами, а гуманитарии не могут переложить философские проблемы на простой человеческий язык, – продолжил китаевед.

– Я и без медитаций хорошо соображаю, – пробормотал Степан.

– Но ведь оказались же вы здесь, – нокаутировал его собеседник.

Степан промолчал, потом что-то вспомнил.

– А не мог я вас видеть на конференции интернет-технологий в прошлом году? – спросил он.

– Да, я делал там доклад по новым методам лингвистической обработки.

– Ну, вот. Получается, мы с вами по одну сторону.

– Конечно. Только я стараюсь смотреть шире, молюсь, так сказать, в лаборатории. А вы зачем-то держитесь за шоры на своих глазах, не давая им приоткрыться. Так что, едете с нами?

– А разве у меня есть выбор?

– Считайте, что это тоже своего рода конференция.

Молчаливая светловолосая девушка получила большой пакет с пирожками из рук хозяйки.

– А почему тут не завтракаете? – удивился Степан.

– Сначала нужно разбудить энергию ци, – обернувшись, ответила ему темноглазая красотка, ее длинная темная коса задорно перескочила через плечо и обратно.

Степан засмотрелся.

На улице стало заметно теплее и светлее. Лучи солнца уже скользили по резным деревянным конькам и петухам на крышах придорожного городка. Вся компания вышла в поле, разбрелась там и повернулась к восходу. Девушки открыли чехлы – в них оказались настоящие длинные мечи. У блондинки рукоять и чехол были покрыты металлической гравировкой с причудливыми сюжетами. У красавицы с темной косой они были простые деревянные. Степан с беспокойством оглянулся на остальных. Люди приняли живописные позы и, казалось, погрузились в себя, поводя руками по воздуху, то ли приветствуя солнце, то ли что-то еще. А девушки замерли, занеся меч над головой, потом стали делать красивые движения, то плавные, то резко размахивая саблями. И если блондинка выглядела как шаманка, совершенно погруженной в себя, то темноволосая девушка с мечом будто превратилась в воинственную армянскую принцессу. Он слышал, как кто-то назвал ее по имени – Анаит.

Солнце показалось

над лесом, и Степан засмотрелся. Он что-то такое ощущал, чего не мог передать словами. Живя в городском ритме, он уже и забыл, как выразить восторг и смиренное восхищение красотой мира, которая когда-то охватывала Пастера в его лабораториях. И как в эти минуты суетные мысли отступали прочь, словно в храме всего мира, главном и общем для всех.

Тут Степан нащупал в кармане что-то круглое и достал старинные часы, неизвестно откуда взявшиеся. Латунь блеснула на солнце, и внезапно он вспомнил все. И обед с сестрой, и разговор в подворотне. Он машинально похлопал по карманам, хотя проверял их уже раз десять. И вдруг нащупал бумажник и телефон, который тут же завибрировал, и неизвестный кусок плотной бумаги. Степан отключил телефон – сейчас не до него – и достал бумагу. Это оказался билет на самолет из Ростова в Москву на сегодняшнюю дату. Он помедлил, повертел его в руках, потом скатал в трубочку и забросил в кусты.

– Окей, сестренка, будем считать это конференция, – Степан развернулся и стал догонять своих новых знакомых, которые уже потянулись к автобусу.

В Москве тоже наступило утро. Светофоры на Садовом переключились в дневной режим, отдельные машины на дороге постепенно образовали обычный плотный поток.

Первая экскурсионная группа вошла во двор музея.

– Это вечный вопрос, ответ на который никак не могут найти ни люди по отдельности, ни человечество в целом. То нас качнет в мистицизм настолько, что даже самые значительные решения в светских делах принимают с картами Таро, астрологией и гаданием. А разговоры с умершими родственниками становятся более популярны, чем телефонная связь. Потом вдруг – раз, и бога нет. И действительно, для целого поколения, и даже не одного, бога не существовало. Разве что кто-то вспомнит о нем перед лицом болезни или крайней опасности и пойдет в ветхую церковь со свечкой. Человечество хочет, но до конца не может поверить в существование бога. Но и отвернуться от идеи всевышнего тоже не в состоянии. Поэтому даже если в результате чудовищного эксперимента вырвать у человека веру и память о ней, зияющая пустота затянется и заполнится бытовым шаманизмом и суеверием. Конечно, и тогда, и сейчас, и потом будут существовать люди, способные жить без руки поводыря, воображаемого или реального. Но их процент невелик и примерно одинаков во все времена, – увлеченный экскурсовод обращался к аудитории, онемевшей от его воодушевления.

Девушки перестали смотреть в телефоны, а мужчины на девушек. Кот тоже подошел поближе.

– Эта мысль и была сформулирована и гениально раскрыта в романе, который принес автору всемирную, но увы, посмертную славу. Однако осознание своей правоты и миссии у писателя были так сильны, что, как мы можем надеяться, вознаградили его еще при жизни. Жизни гения признанного, но не признаваемого. Убеждения вели его навстречу судьбе не менее твердо, чем иных религиозная вера.

Экскурсовод замолчал. Повисла тишина сродни театральной, которая усиливает впечатление от каждого сказанного слова. Всем вдруг показалось, что даже в начале дня в этом дворе сумерки до конца не рассеялись, а притаились по углам. В конце концов у кого-то тренькнул телефон, и наваждение рассеялось.

– А теперь зайдем в сам музей и дом писателя.

И гид-теолог, расстриженный монах, стал подниматься по лестнице, увлекая за собой экскурсантов. Сам-то он в этом споре сделал ставкой всю свою жизнь, сначала посвятив ее служению, а потом забрав назад против всех правил. Сейчас он хотел бы посвятить ее только одному человеку – Елене Павловне, прекрасной женщине и своему другу, которая работала в этом музее. Но храбрости сделать эту ставку еще раз как будто больше не осталось.

А экскурсанты, все как один, старались дотронуться до бронзового Коровьева и Бегемота, прижимающего к себе вечный примус. И загадывали желания.