Время тяжелых ботинок
Шрифт:
Презентуй свои очки на верёвочке, на память. Подбери и закажи себе пар пять самых дорогих окуляров, а эти отдай мне, ладно, Димыч?
Астрыкин подумал: вот тебе и год «девятки»! Но этот поворот по жизни ему нравился больше, чем задуманное – с антикварным стулом и удавкой, свисающей с дореволюционного железного крюка.
– Никогда больше не произноси в мой адрес прежних имени, отчества, фамилии и кличку Челкаш. Такого человека ты когда-то знал, но осенью прошлого года он исчез вместе с семьёй, ты его больше не видел, не слышал и ничего о нём не знаешь. Теперь меня зовут Леонид Сергеевич Брут,
Астрыкин робко поинтересовался:
– А почему – Кинжал? Ты что – бандит?
– А что тебе не нравится?
Бедный интеллигент передёрнул плечами.
– Зови как хочешь, только Лёнькой не надо, референт не рекомендовала.
– Да-ну, чепуха какая-то!
– Это вовсе не чепуха, дорогой Димыч, – ох, какая не чепуха! Ты даже представить себе не можешь, какая это не чепуха! Это вопрос жизни и смерти – моей, твоей, жены
Кати, твоих девочек и родителей – въехал?
5
Было около полуночи, когда Астрыкин тихо вошёл в свою коммуналку.
Две их комнаты были поделены так: пятеро, старики с внучками, – в большой, двое, супруги – в маленькой.
Жена Катя, как всегда, ждала. Она никогда не встречала мужа вопросами, которых не было даже в её взгляде.
Там всегда было одно и то же: «Я тебя люблю».
Он увидел её лицо – в розовом свете торшера.
Ему вдруг захотелось упасть перед ней на колени и разрыдаться во весь голос, не сдерживаясь, прокричать на всю набережную Робеспьера, – как он её любит, как прекрасна она сейчас! Сказать ей, что за все пятнадцать лет их совместной жизни не было ни одного часа, когда бы он был к ней равнодушен, и ни одного дня, когда бы он не хотел её как женщину!
Сдержался Астрыкин, а напрасно.
У неё опять обострился хронический бронхит. Врачи давно рекомендовали сменить гнилой питерский климат.
В комнате был беспорядок.
Но это – не тот бардак, когда всё свалено в кучу и ничего невозможно найти.
Здесь был вполне симпатичный хаос, обихоженный любовью обитателей этой небольшой, но такой тёплой и уютной обители. Когда сюда попадал гость, он, как правило, восклицал:
«Как же у вас хорошо!», сам не понимая, что тут особенного.
Здесь любил бывать Чекашкин.
Он приходил, располагался на старом адмиральском диване и просто молча сидел, напитывался дивной позитивной энергетикой. Хозяева знали эту его слабость и старались не мешать. А Чекашкин смотрел на картину «Девятый вал», кучу старых отрезов, купленных по случаю для шитья, на рулоны каких-то эскизов, старую посуду на полках, которой никто и никогда не пользовался, и словно ощущал в душе музыку. И всё себя спрашивал, почему у него дома не так? А особенно – последние пять лет, когда там появилась жена Зинаида…
– Как тут дела? – Астрыкин привычно встряхнул термометр.
– Папа и мама хорошо. Наточка получила пятёрку по истории. Младшие никак не поделят тот свитерок,
Катя слегка картавила, и от этого у влюблённого мужа ещё больше сносило крышу.
– А ты когда в последний раз читала детектив?
Катя полулежала на кожаном диване из адмиральского гарнитура её покойного отца и куталась в плед:
– Я их вообще не читала, – в руках она держала том о морских сражениях издательства «Вече».
– Как же будешь переводить?
– Не знаю, как-нибудь.
«Родная ты моя, – пела душа Астрыкина, побывавшая сегодня на том свете, да и на этом прожившая за день больше, чем за все прошедшие годы, – теперь, если я и соберусь умирать, то только за тебя!»
– А ты что-нибудь слышала про бандитов? – он торопился на кухню, чтобы поскорее оттуда вернуться.
– По телевизору показывали, – они такие гадкие.
«Если б ты только знала, как я тебя люблю!»
– По-моему, среди них есть вполне симпатичные люди. Катюш, откажись ты от этого заказа.
– Дима, это же деньги, – она привстала и отложила раскрытую книгу.
– И сколько тебе обещали?
– Целых сто восемьдесят долларов.
Астрыкин положил на плед перед женой банковскую упаковку стодолларовых купюр.
– Откуда столько? – почти невозмутимо отреагировала красивая меланхоличная Катя.
– Лучше спроси – куда? Я побегу перекушу, сегодня был очень тяжёлый день. А ты привыкай к мысли о том, что скоро мы переезжаем в собственный дом под Москвой и у меня будет высокооплачиваемая работа.
– Неужели Артём наконец для брата расстарался? – она трогала длинным тонким пальчиком американские деньги, как хомячка, которого ей только что подарили, но она его пока побаивалась.
– В самую точку, Катенька! Брательник, родная кровь! – он побежал ужинать.
Катя подумала: странный какой-то сегодня.
«А богатому коммерсанту Артёму давно пора было помочь интеллигентному бедствующему брату», – сделала аналитический вывод хрупкая мать большого семейства.
Она закрыла глаза и предвкусила, как её любимый «ракетный катер», заправившись острыми котлетами, через ванную уже лёг на боевой курс, и вот-вот на всех парах влетит сюда. После небольшой прелюдии, жадного покусывания её огромных колоколообразных тёмных сосков, – он с дрожью и трепетом войдёт в свою любимую тесную гавань с буйной ароматной растительностью по берегам, и, чтобы сокрушить «противника», вновь и вновь будет наносить ему таранные удары в самую чувствительную глубину обороны. За время налёта жертва успеет не менее трёх раз бурно ответить супостату, и каждая из этих контратак вызовёт у агрессора дикий восторг.
Погода для «стрельб» идеальная, температура из-за разыгравшегося бронхита – тридцать семь и восемь, а это как раз то, что нужно её развратнику-математику, – он любит погорячее.
Мечты о приближающемся «морском бое» Катеньку увлекли.
Она и не почувствовала, как пачка твёрдой валюты мелкими шажками поползла вниз, на старый ковёр у дивана, чего не скажешь о курсе доллара, который неумолимо поднимался изо дня в день.
Часть четвертая
«НЕВИДИМКИ»