Время жить (трилогия)
Шрифт:
– Здесь это?
– Здесь. В деле так написано. На втором этаже.
– Все равно, дохлый номер. Упустил ты их, Гиро.
– Да они сами куда-то пропали! Только что были, а завернул за угол, словно провалились куда-то!
– Глянь! Открыто.
Ворро беззвучно выругался. Из какого-то сентиментального побуждения он не стал запирать дверь, рассчитывая на то, что их квартирой кто-нибудь воспользуется. И даже оставил записку, вот дурак…
А голоса этажом ниже продолжали шуметь.
– Точно! Они здесь были! Вещи везде валяются!
– ………! Опоздали!
– (злобно)
– А куда?
Ворро затаил дыхание. Стоит им только подняться на следующую площадку…
– К переправе они пошли, больше некуда! – перекрыл все начальственный голос внизу. – Уходим! Перехватим их по дороге!
Тяжелые ботинки прогрохотали по ступеням и все стихло. Ворро облегченно сел прямо на ступеньки, упершись рюкзаком в стену.
– Обошлось! – выдохнул он еле слышно. – Переждем пару минут, и ходу!
Поздно вечером, сидя у костра в безопасном далеке от столицы и столичного аэропорта, Неллью задумчиво листал "Атлас автомобильных дорог…"
– Через Таране нам переправляться, конечно, надо, – сказал он. – Но я вот что думаю. Завтра выйдем опять на наше знакомое шоссе Кьеве-Тарануэс, пройдем по нему немного, а вот здесь повернем сюда, к Савино. Этот город в безопасном коридоре, и хоть один мост там наверняка сохранился. А там уже прямая дорога до побережья.
Ворро лениво ковырял в зубах тоненькой щепкой.
– А далеко до Савино?
– Если идти по дороге, километров двести двадцать – двести сорок и еще около трехсот до моря. Всего пятьсот с гаком. Дойдем, а, Ли?
– Конечно, дойдем. А что нам теперь остается?
Глава 42. Тяжелая работа
Где-то в вышине ветер посвистывал в кронах исполинских мачтовых сосен, но здесь, внизу, все звуки скрадывались мягким шорохом падающих снежинок. Снег валил густыми мокрыми хлопьями, погребая под собой моховые кочки, жухлые кустики черницы и засыпая глубокие колеи, выбитые колесами грузовиков и тракторными гусеницами в те дни, когда земля еще была мягкой и податливой.
Все это выглядело красиво. Высокие безупречно прямые стволы зеленовато-кирпичного цвета, подлесок – редкие листья всех оттенков оранжевого и коричневого на почти голых ветвях, и девственно белый снег, налипающий на ветки причудливыми комками, превращая заурядный лес в таинственную зимнюю сказку.
Но людям, работающим в лесу, было не до красот. Не первый снег в этом году и, уж конечно, не последний. Теперь это до весны, которая наступит в этих краях не раньше, чем через четыре с лишним месяца. Люди спешили. Они стремились опередить необычно рано пришедшую в этом году зиму. Им надо было успеть, пока снегопады не сменились сухой поземкой, а легкий морозец, покусывающий щеки, не стал мертвящей тридцатиградусной стужей.
И работа здесь шла круглые сутки, при свете короткого предзимнего дня или неярких керосиновых прожекторов. Тракторы тащили связки только что срубленных, еще неошкуренных бревен, сочащихся смолой. Мохнатые рыжие мамонты из восточных степей, фыркая, тянули за собой сани и волокуши с мешками и ящиками. За деревьями пыхтел вагончик
Дарин Кедерис, пропуская очередной обоз, сошел с дороги, тут же провалившись в сугроб по колени, и потом долго, нарочито долго отряхивал штаны и сбивал снег с голенищ унтов. Кедерису отчаянно не хотелось идти дальше. Но он был бригадиром и не имел права перекладывать свои обязанности на кого-то другого. Обругав себя за малодушие, он ускорил шаг.
Госпиталь, как и все долговременные убежища в северных лагерях для эвакуированных, представлял собой землянку. На только что расчищенном месте экскаватор вырыл большой котлован метров сорока в длину, восьми-десяти в ширину и трехметровой глубины. Его накрыли бревнами в два наката, вывели наружу печные и вентиляционные трубы, засыпали крышу землей, внутри настелили полы из рубероида, минеральной ваты и щитовой фанеры, выгородили операционные и отдельные комнатки для персонала, провели электричество – вот и получился настоящий госпиталь, рассчитанный более чем на сотню пациентов. Госпиталь отнюдь не пустовал: за спешку в проведении работ приходилось платить повышенным травматизмом, а наступившие холода привели к целой эпидемии простуд среди эвакуированных, многие из которых не имели теплой одежды.
Прямо ко входу вела широкая накатанная дорога и пологий ребристый – чтобы не скользить – пандус, заканчивающийся площадкой перед двойным брезентовым занавесом, заменяющим дверь. Кого-то только что привезли, перед госпиталем стояли легкие аэросани, и несколько санитаров суетились вокруг носилок с человеком, закутанным в одеяла – видны только бледное лицо с прикушенной губой и голова, забинтованная до самых бровей.
На Дарина Кедериса никто не обращал внимания. Зайдя в просторные сени, он отряхнул веником снег с унтов и громко спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Могу я видеть доктора Кэрт Станис?
Наступала самая тяжелая часть его миссии.
Кэрт Станис была не одна, а со смутно знакомой светловолосой девушкой, от чего Кедерису стало еще тяжелее на душе – он совсем забыл о том, что у Гредера Арнинга здесь тоже есть родственница. Они сразу все поняли по его лицу и молча смотрели на него сухими тревожными глазами.
– Они… погибли? – наконец спросила Кэрт Станис.
– Не знаю…
Кедерису уже не раз приходилось сообщать родственникам погибших о смерти их близких, но произнести эти два коротких слова было труднее всего.
– Мы должны были уехать утром… утром двадцать третьего, – глухо продолжил он. Слова не хотели выходить, и он с усилием выталкивал их наружу. – Они – Тайдемар, Гредер, еще двое ребят – не пришли на место встречи. Мы… ждали. Потом пошли у Нейлу, Нейлу Вифинису, все они заночевали у него, в бомбоубежище… Там упала бомба, засыпало оба входа – и основной, и аварийный. Один парень подтвердил, они были там, все… Я не знаю, живы они или нет. Мы не могли надолго оставаться, чтобы откопать их. Нас ждали здесь…