Все могут короли
Шрифт:
— Напрасно, — с сожалением сказал Рувато.
— Да ну вас! Все-таки, вы, мужчины — невыносимое племя, клянусь Гесиндой.
— Какие вас, однако, посещают мысли! Не ожидал. Но, право, Илис, не так уж мы и невыносимы…
— Да уж, рассказывайте.
— Вот именно — рассказывайте! — подхватил невыносимый Рувато. — Одно лишь маленькое заклинание…
— Вам-то откуда знать, маленькое оно или нет, — проворчала Илис и вздохнула. — Ладно, уговорили. Будь по-вашему.
Озабоченно сдвинув светлые брови, Рувато выслушал ее, а потом спросил:
— Так вы считаете, императору все известно?
—
— И вы полагаете, что из этого дела могут выйти большие неприятности?
— Я почти уверена.
— Барден слишком уж проницателен, — задумчиво проговорил Рувато. — Его не так-то просто переиграть.
— Да я и не пыталась! Вот еще! С ним играть — себе дороже выйдет.
— Однако же, вы не отказались выполнить мою просьбу.
— Это потому что вы тоже хорошо умеете просить.
— "Тоже"? — чуть удивился Рувато, но тут же понял и засмеялся. — Да, но с его величеством мне не тягаться даже в этом… Подождем, Илис, посмотрим, чем все закончится. Все равно мы уже никак не можем повлиять на события.
— Да уж, — мрачно кивнула Илис, — мы кашу заварили, а расхлебывают ее другие.
— А что делать? Меня только беспокоит, что вы втянули в наши заботы Хельмута…
— Да я не только его втянула, — еще мрачнее ответила Илис и подумала о Грэме.
— 2-
Очень быстро Дэмьен потерял счет времени. В каменном мешке, куда его запихнули, не было окон, и он не мог следить за сменой дня и ночи. Дэмьен пробовал отсчитывать время, ориентируясь на появление стражников, приносящих обед, но скоро сбился со счета. Собственно, не такое уж большое значение имело, сколько дней он провел в крепости. Гораздо важнее было, что от Тео не приходило никаких известий. Дэмьен, конечно, не рассчитывал, что об ответе отчима ему придут сообщить лично, но его положение непременно должно будет измениться, в зависимости от того, придет ли ответ положительный или отрицательный. Но пока ничего не менялось.
Дэмьен полагал себя человеком морально крепким и сдержанными, и потому даже испугался, насколько быстро отчаяние завладело им. Все чаще случались минуты, когда ему нестерпимо хотелось броситься на пол, кататься и выть от тоски и бессилия. Все труднее становилось сдерживать эти порывы, и иногда Дэмьен даже радовался надетым на него цепям, которые помогали сохранять над собой контроль.
Бывало, напротив, что на него находила апатия. Тогда он мог часами лежать неподвижно, безучастный ко всему, и не удостаивал входящего в темницу стражника даже беглого взгляда. Впрочем, даже заговори он с касотцем, ничего не изменилось бы: солдатам, судя по всему, строго-настрого запретили общаться к заключенным. Все вопросы, с которыми Дэмьен поначалу — да и то изредка, — обращался к своим тюремщикам, все они оставались без ответа.
Он как раз пребывал в одном из периодов апатии, когда лязгнула дверь, и в темницу вошли несколько солдат — вместо одного, как обычно. Дэмьен не смотрел на них, но по звуку шагов угадал их число. Это было настолько странно, что стена безразличия пошла трещинами, и в душе слабо шевельнулось удивление. Дэмьен приподнялся на локте, и тут же ему сунули факел почти в самое лицо. Он отпрянул и загородился рукой — красноватый свет больно
По-прежнему ничего не видя, он угадал обострившимся слухом, как к нему подступили двое, чьи-то руки схватили его за запястья рядом с обручами кандалов.
— Сидите смирно, герр Кириан, — проговорил простуженный голос. — Мы снимем с вас цепи.
Дэмьен вздрогнул, словно в него ударила молния.
— Что случилось? — хрипло спросил он, с трудом заставив собственный голос повиноваться.
— Приказано перевести вас в башню.
— Зачем?
Никто не ответил. Дэмьен подавил раздражение и острое нетерпение, заставил себя успокоиться и собраться с мыслями. Его переводят из подземелья в башню, и это может означать только одно: от Тео пришло послание. Что он ответил на дерзкое предложение Бардена обменять жизнь наследного принца на территорию долины Северного Ветра? Если Дэмьена переводят вместо того, чтобы немедленно казнить, значит… значит, он дал согласие? Или, по крайней мере, начал переговоры вместо того, чтобы раз и навсегда ответить отказом? Это было слишком хорошо, чтоб этому можно было поверить… И все-таки Дэмьену хотелось верить.
С него сняли кандалы ("Наконец-то!" — вырвалось у него против воли), зато на голову напялили мешок из плотной ткани. Напрасная предосторожность — глаза его настолько отвыкли от света, что зрение наверняка отказалось бы служить. Впрочем, будь теперь ночное время…
Солдаты крепко взяли Дэмьена с двух сторон под локти и повели наверх по лестнице с крутыми узкими ступеньками. Вскоре он ощутил, как кожи коснулся прохладный ветерок. Даже ничего не видя, он понял, что находится под открытым небом. Чего бы он ни отдал сейчас за один только глоток свежего летнего воздуха! Увы, при каждом вдохе в рот и нос лезла затхлая пыль, насквозь пропитавшая мешок.
Дэмьену хотелось, чтобы они шли как можно дольше, — бесконечно долго! — но очень скоро он шкурой почувствовал, как замыкаются вкруг него каменные стены. Еще один подъем, особенно трудный вслепую, по узкой винтовой лестнице, и с него сняли мешок. Хватка на его руках ослабла.
— Извольте выкупаться, — хмуро предложил один из солдат.
Дэмьен не поверил своим ушам — а заодно и своим глазам. Он стоял посреди крохотной круглой каморки, освещенной бледным звездным светом, проникавшим сквозь маленькое окошко под самым потолком. Но поразил его не столько этот свет, сколько неожиданный предмет, занимавший бОльшую часть пространства — большое корыто, наполненное горячей водой, от которой поднимался пар.
Значит, его точно не собираются казнить… Во всяком случае, он никогда не слышал о том, чтобы приговоренным к смерти предлагали принять ванную.
— Возможно, у вас и мыло найдется?
— Найдется, — так же хмуро отозвался касотец и вынул откуда-то кусок простого мыла, завернутый в тряпку.
Не раздумывая, Дэмьен скинул с себя одежду — хотя стражники никуда уходить не собирались, было не до церемоний и не до стыдливости, — и погрузился в горячую воду, едва не застонав от наслаждения. Какое же это счастье — просто смыть с себя грязь!.. Он растягивал удовольствие и вылез из воды, только когда она почти совсем остыла. Все это время касотцы терпеливо ждали и ни единым словом не поторопили его.