Все на мою голову
Шрифт:
Даже теперь, спустя столько лет, при воспоминании об этом на лицо профессора легла тень.
— Ах, это, — пробормотал он, помешивая ложечкой кофе. — Это… Это было ужасно! Не знаю, как я перенес этот удар. Понимаете, она была так дорога мне, эта коллекция… Я даже вообразить не мог, что ее украдут!
— Почему?
— Потому что я принял все меры. Подключил сигнализацию. Потом старался не оставлять квартиру пустой. В тот день Маша как раз поехала домой… И как назло коллекцию украли!
— Маша —
— Да, вы ее только что видели. Она живет с нами уже много лет… Мы тогда были на море с супругой. А Маша оставалась в квартире. Иногда она ездила к себе — у нее дочь больная. И в тот вечер как раз уехала.
— А сигнализация была включена?
— В том-то и дело, что она всегда включена! Так что грешить на Машу, что она забыла ее включить, нельзя. Сигнализация не отключалась ни на минуту!
— Вы так боялись за эту коллекцию?
— Да я боготворил ее! Понимаете, ведь это уникальная коллекция! — с жаром принялся объяснять он.
Но я не понимала. Не понимала, как можно испытывать такое благоговение перед вещами. Пусть они будут даже тысячу раз прекрасны, пусть это будут просто шедевры мирового искусства — все равно это просто вещи. И больше ничего. И нужно относиться к ним соответствующим образом.
Во всяком случае, я бы точно не потеряла сон и аппетит, если бы у меня украли какие-то монеты. Вот если бы современные деньги украли — это да! Вот это был бы удар! А на фига нужны такие монеты, которые никогда все равно не продашь? Толку-то от них? Глаза только пялить? Нет, мне нужно что-то осязаемое, приносящее конкретную пользу, а не просто «ля-ля-фа-фа»!
Я погрузилась в свои мысли и совершенно перестала слушать профессора. Да он и не говорил ничего полезного, просто расписывал уникальность своей коллекции, рассказывал, из чего она состояла. Я не понимала его, но относилась к профессорскому увлечению с уважением. Просто каждый смотрит на мир по-своему. И у каждого свои ценности.
— Там были испанские золотые дублоны, пистоли, даже золотой дирхем Омейядов — ценнейший раритет! — услышала я. Профессор только оседлал своего любимого конька.
— Подождите, Александр Григорьевич, — удалось мне вставить, когда профессор замолчал на секунду, восполняя запас кислорода в легких. — Значит, в тот вечер, когда совершилась кража, квартира была пуста?
— Да.
— Ну, как смогли открыть дверь, я даже не спрашиваю — Седому это раз плюнуть. Кстати, вы были с ним знакомы?
— С кем?
— С Седым? С тем, который вас ограбил?
— Нет, не был. Да нам просто негде было бы познакомиться. Думаю, у нас с ним разные круги общения, — профессор рассмеялся.
— Но ведь откуда-то он знал, что в тот вечер в квартире никого не будет?
— Значит,
— Возможно, — задумчиво проговорила я. — А кто обнаружил пропажу?
— Маша, когда вернулась домой наутро. Ей стало плохо, и она вызвала милицию. А милиции пришлось вызывать «Скорую», потому что Маше стало плохо с сердцем. Нас с женой тоже вызвали с юга, я вылетел в тот же день, как узнал. Отдохнули! Он горько усмехнулся, потом подошел к шкафу и достал из него бутылку коньяку.
— Я прошу прощения, — лицо его покрылось красными пятнами. Чувствовалось, что профессор разнервничался не на шутку, вспоминая эту старую и крайне неприятную историю. — Выпить захотелось. Составите мне компанию? Коньяк превосходный!
— Нет, спасибо, — вежливо отказалась я, не стремясь подчеркивать, что не пью принципиально. Не такая уж я невоспитанная, Олечка, как ты хочешь меня представить!
Профессор налил себе коньяку в маленькую рюмочку и быстро выпил. Потом задумчиво стал смотреть в окно.
Я молча пила кофе.
— Ну так вот, — спохватился он через некоторое время. — Я тогда был просто в шоке. Попал в больницу. Милиция постоянно звонила, сообщала результаты расследования… Потом взяли этого человека, Седого… Я чуть с ума не сошел от радости! Но оказалось, что все напрасно. Коллекции так и не нашли. Он отказался сказать, где спрятал ее. Все напрасно!
— Ну почему напрасно? — попыталась я хоть как-то успокоить его. — Он понес заслуженное наказание…
— Да что мне наказание! — Караевский вскочил и махнул рукой. — Разве меня это интересует? Мне нужна коллекция, а сводить счеты — это низко!
— Не счеты сводить, а преступника наказать, — поправила я его.
— А, все равно! — Профессор снова махнул рукой и опять наполнил рюмку коньяком. Одним махом опрокинул ее в рот, не закусывая, и заходил по комнате. — Ведь я согласен был даже заплатить ему, чтобы он вернул коллекцию! Даже предлагал ему деньги! И большие деньги, поверьте! Отказался, подлец такой!
У Караевского вздулись вены.
— Вы, пожалуйста, успокойтесь, — мне даже стало неловко, что из-за меня он так разволновался.
— Да… — Караевский потер лоб. — Вы меня простите, пожалуйста. Просто я потратил многие годы, чтобы собрать эту коллекцию. Ездил в экспедиции, знакомился с нужными людьми… Тратил деньги. И вот… все рухнуло!
— Скажите… — закралась в голову очень интересная мысль. Я радовалась, что в этот момент меня не видит и не слышит Жора. У нас с Жорой разные взгляды на многие вещи, и ему вряд ли понравилось то, что я надумала. Но это его проблемы. — Вы говорили, что готовы были бы заплатить, если б вам вернули эту коллекцию…