Всё ради него
Шрифт:
Он указал рукой на салон, и она величаво проплыла мимо стюарда, а он прыснул.
Подносивший кофе официант был лучше вышколен — во всяком случае, лучше владел мимикой лица, и только чуть расширившиеся глаза выдавали его удивление. Она обнажила зубы в улыбке и встала в позу. Он заулыбался.
— Bon No"el, мадемуазель.
— Bon No"el, — ответила она, напуская на себя важность.
— Это шутка? — с надеждой в голосе спросил он, оглядывая ее с ног до головы.
— Конечно, шутка.
— Ah, bon![7 - А хорошо! (франц.)]
— Пожалуйста, кофе. — Взглянув на его приколотую к карману визитку, она с теплотой в голосе добавила: — Разрешите сказать вам, Жан-Марк, что у вас совершенно очаровательный акцент.
— Merci,[8 - Благодарю (франц.)] — поблагодарил он, слегка склонив голову. Широким жестом пригласив ее сесть, он перебросил через руку салфетку, поставил перед Франсин чашку и осторожно наполнил ее. — Такой шикарная дама заслюжил… почести, — веско заключил он.
Она опустила голову, и он улыбнулся.
— С волками жить — по-волчьи выть, верно сказано?
— По-моему, да, — с чопорным видом согласился он.
— И вот сегодня я решила всех повеселить. Стать предметом разговоров.
— Вы уже им стали, — протянул Жиль с порога.
— Это только потому, что они не знают, кто я, а вы не пожелали сообщить им.
— Как и вы. Жан-Марк, кофе, пожалуйста.
Жан-Марк поклонился и пошел за чашкой, тем временем Жиль уселся напротив нее.
— Не буду вставать, — спокойно предупредила она. — Сегодня я во всеоружии.
— Гм.
С издевательской улыбкой оценивая Франсин, он придвинулся ближе, чтобы разглядеть ее явно накладные ресницы, не приобретенные по случаю этой поездки, а забытые в косметичке со времен костюмированной вечеринки, на которую ее приглашали в День Всех Святых. Наткнувшись на них утром, Франсин решила, что лучше переборщить, чем оказаться тусклой, и тщательно наклеила их. Не отвалятся ли они до вечера — вот был вопрос. Она одарила Жиля ангельской улыбкой.
— Вы выглядите как…
— Кокотка? Знаю. Но мне показалось, что это платье — моя ошибка, а ошибки либо скрываешь, либо… усердствуешь в них. Я выбрала последнее.
— Наверное, было бы лучше первое, — деликатно возразил Жиль. Тихо поблагодарив Жан-Марка, он взял у официанта кофе и отхлебнул, глядя на нее поверх чашки. Она разглядывала его. Он, по всей вероятности, принял душ и явно побрился. Подбородок был идеально гладким, от него пахло, несомненно, дорогим лосьоном для бритья. На нем были отличная итальянская трикотажная рубашка и джинсы.
— Вы оделись не по-праздничному, — проговорила она с неодобрением в голосе.
— Нет. Я заметил, до чего вы эффектно выглядите, еще с утра, когда вы совершили святотатство над праздничным убранством возле вашего купе, и понял, что мне не тягаться с вами, — сухо ответил он.
— Я вас не видела.
— Знаю. Еще раз — счастливого Рождества.
— А первый раз вы мне его желали?
— Я сделал это мысленно, — ответил
Что испытывает женщина, добившаяся любви этого человека? Или просто симпатии?
— Клэр тоже должна была ехать? — неожиданно для себя спросила она.
Он изменился в лице. Замкнулся.
Опустив глаза, она уставилась в чашку.
— Я видела вас на вокзале.
Молчание.
Она с недовольством подняла взгляд и переменила тему:
— Что вам принес Рождественский дед?
— Он еще не приходил. Поезда у него всегда на последнем месте — тут он отдыхает, прежде чем олени помчат его домой, в Лапландию. — На мгновение вскинув голову и взглянув на потолок, Жиль тихо сказал: — Мне послышалось, что он спустился.
— Болтун, — бросила она, не сознавая, что смотрит на него и грустно улыбается.
Он допил кофе, встал, на мгновение устремил на нее пристальный взгляд, как накануне в вагоне-ресторане, и лукаво, с невыразимым обаянием улыбнулся.
— Ваша маргаритка поникла.
Машинально подняв руку, она поправила цветок и с укоризной пояснила:
— Не маргаритка, а поинсеттия.
— Что бы там ни было, она все-таки поникла. Простите, мне пора выставлять херес и пирожки.
Она нахмурилась, потом поняла: это значит, играть роль Рождественского деда с оленями. Нет, она не думала, будто он станет этим заниматься, просто он воспользовался предлогом, чтобы уйти. А вот ее покойный отец — другое дело. Она хорошо помнила ритуал с чулком и оживление в доме после посещения Рождественского деда. Малли ничего такого не изобретала. Она не признавала сентиментальщину, как сама выражалась, хотя всегда была необыкновенно щедра, что касается подарков. Если не говорить про этот, последний. Доставшийся от Жиля.
— Где же ваша веселость? — пожурил ее Жан-Марк, стоя у Франсин за спиной.
Она обернулась и с улыбкой протянула чашку, чтобы он вновь ее наполнил.
— Извините.
А когда стали собираться остальные гости, она воспрянула духом и вместе с ними смеялась над своим шутовским видом, притворялась общительной и оживленной. Притворялась, пока в салон не вошла Маргерит, взглянувшая на нее не то с неприязнью, не то с насмешкой, а возможно, с неприязнью и насмешкой. Еще у двери Маргерит грубо щелкнула пальцами, требуя шампанского.
Когда объявили, что завтрак подан, все направились в вагон-ресторан — гурьбой, как возбужденные дети, подумала Франсин. Они смеялись, переговаривались, а потом громко выражали восторг при виде всевозможных подарков в яркой обертке, грудами наваленных на каждом столе, включая ее стол. Она в недоумении подняла глаза на Жиля, севшего напротив нее.
— Может, вы мне и не нравитесь, — тихо произнес он, — но выказывать грубость к вам я не намерен. — Дотронувшись до свертков, он сказал: — Разверните — это вам.