«Встречи»
Шрифт:
К сожалению, за пределами России такие изыскания нам не доступны.
Свидетельства же о своем внутреннем опыте Боратынский оставил в некоторых своих стихотворениях — и, вероятнее всего, его строки о «глаголе» того, кто «страстное земное перешел» — не только поэтический образ, но нечто более глубокое.
Стихотворение «Осень» помечено 1836–1837 гг. и Боратынский в то время мог пройти через то особое духовное состояние, после которого человек чувствует себя уже не вполне «от мира сего»; вне всяких выпадов против какого-либо другого соперника, Боратынский мог искренне скорбеть, что его голос, голос человека, связанного с высшим духовным смыслом поэзии, не находит отклика там, где «пошлый глас, вещатель общих дум» встречает в толпе «звучный отзыв».
Путь «философской лирики Боратынского» — по ходячему определению историков литературы, который стал «вполне
Именно благодаря этому своему внутреннему знанию Боратынский и был отделен от «внешних» людей и от «пошлого гласа» — внешней поэзии, и даже от «пошлой», т. е. «профанской» жизни, с ее интересами.
С другой стороны, тоже благодаря своему посвящению, Боратынский знал, что никогда и никакими словами он не сможет выразить вполне открывшееся ему тайное значение жизни и смерти, о котором он хотел бы рассказать, если бы это было можно, — т. е сознавал свое безнадежное одиночество среди людей не только, как впавший в немилость у публики и критики писатель, но — более страшное — одиночество посвященного, существа как бы иной породы среди «земнородных».
Источник скорби Боратынского, источник его разлада с окружающим веком, шествующим «путем своим железным», наконец, его личная, человеческая уединенность в жизни в последние годы, происходит из того же источника. Ниже мы увидим, что даже в отношениях со своей женой, которую он так любил, Боратынский оставался странным и непонятым до конца жизни, пугал ее своим необычным отношением к смерти.
В настоящее время мы знаем уже из новейшей психологии о целом ряде так называемых «промежуточных состояниях сознания», во время которых человек приобретает способность воспринимать особым образом; с другой стороны, благодаря ставшим известными в последние десятилетия описаниям различных стадий экста-зов («самади») и расширенных состояний сознания индусских святых и психических методов йоги, мы имеем теперь возможность яснее представить себе опыт европейских мистиков прошлого века.
Некоторые стихотворения Боратынского свидетельствуют, что ему были доступны эти особые состояния — и это чрезвычайно интересно.
Блок, мистик-одиночка, испытывает свои переживания в «цветных мирах» скорее как медиум, чем как человек, способный управлять этой «стихией»; Боратынский, напротив, обладая методом специальной тренировки мистических братств, по существу равных методам восточной йоги, свободно и без усилия проникает в «потусторонние» области и черпает из них свою творческую силу.
Вот, например, типичный пример «промежуточного состояния сознания», описанного с клинической ясностью: состояние это соответствует «сну наяву», но в нем нет потери контроля сознания.
В этом состоянии человек с большой силой ощущает и видит образы, свет, т. е. те же «цветные миры», которые видел Блок; он стоит как бы на грани «безумия» и «разумения», но, т. к. посвященный находится «в полноте понятья своего», то он может спокойно созерцать эту страшную стихию, подчинять ее себе и затем — видеть еще нечто — то, о чем нельзя говорить — «свет, другим не откровенный».
Есть бытие; но именем каким Его назвать? Ни сон оно, ни бденье; Меж них оно, и в человеке им С безумием граничит разуменье. Он в полноте понятья своего, А между тем, как волны, на него Одни других мятежней, своенравней, Видения бегут со всех сторон: Как будто бы своей отчизны давней Стихийному смятенью отдан он; Но иногда, мечтой воспламененный, Он видит свет, другим не откровенный…«Последняя смерть», 1827 г.
В другом своем стихотворении — «Толпе тревожный день приветен…» (1839 г.) Боратынский тоже говорит о двух сознаниях — дневном, общем для всех людей (для «толпы») и об особом, ночном сознании, находящемся как бы по ту сторону сонного состояния.
Люди боятся темноты, но если сделать над собой какое-то внутреннее усилие, — так здесь можно понимать образы Боратынского, —
Для А. Блока слово «смерть» лишено содержания; он очень часто употребляет его, вкладывая в него всё тот же, общепонятный, или, по Боратынскому, «пошлый» смысл. Смерть для Боратынского — «всех загадок разрешенье, разрешенье всех цепей».
Стихотворение «Смерть» (1829 г.) как бы утверждает: «Смерть совсем не такая и не то, что думают о ней люди». Стихотворение это требует особого сосредоточения на теме его, если говорить по-современному, требует глубокой медитации.
Невольно вспоминается, при чтении его, явление древних мистов народу после посвящения.
С венком на голове, с пальмовой ветвью «Победителя смерти» они выходили к народу на паперть храма ранним утром после той ночи, в течение которой в таинственных подземельях храма совершалось их посвящение в верховное таинство:
«Я был приближен к порогу Персефоны, спускался в Аид, вот знак мой — венец победителя и пальмовая ветвь мира!».
Смерть
Смерть дщерью тьмы не назову я И, раболепною мечтой Гробовый остов ей даруя, Не ополчу ее косой. О дочь верховного Эфира! О светозарная краса! В руке твоей олива мира, А не губящая коса. Когда возникнул мир цветущий Из равновесья диких сил, В твое храненье Всемогущий Его устройство поручил. И ты летаешь над твореньем, Согласье прям его лия, И в нем прохладным дуновеньем Смиряя буйство бытия. Ты укрощаешь восстающий В безумной силе ураган, Ты на брега свои бегущий Вспять возвращаешь океан. Даешь пределы ты растенью, Чтоб не покрыл гигантский лес Земли губительною тенью, Злак не восстал бы до небес. А человек! Святая дева! Перед тобой с его ланит Мгновенно сходят пятна гнева, Жар любострастия бежит. Дружиться праведной тобою Людей недружная судьба; Ласкаешь тою же рукою Ты властелина и раба. Недоуменье, принужденье — Условье смутных наших дней, Ты всех загадок разрешенье, Ты разрешенье всех цепей.Люди, относящиеся скептически ко всяким духовным вопросам, материалисты и неверующие, вероятно улыбнутся, читая рассказ о духовном опыте Боратынского.
Но для самого Боратынского существование духовного мира и бессмертия души являлись предметом глубокой убежденности, и он жил согласно своей вере.
Как известно, осенью 1843 года Боратынскому удалось осуществить свое заветное желание — побывать заграницей.
Зиму он с женой и старшими детьми провел в Париже, а в апреле 1844 года через Марсель отправился в Италию. По приезде в Италию Боратынские поселились в Неаполе. Они предполагали, в целях восстановления расшатанного здоровья Анастасии Львовны, задержаться на два-три месяца, затем посетить Рим и к осени через Вену вернуться в Россию, но эти планы не осуществились.