Второе признание
Шрифт:
– Садись, садись, Женя. Каким ветром? - защебетала Катя. - Вот здесь садись, на диване. Ты так изменился! - Она повернулась к Василю: - Кажется, это тот случай, когда разрешается выпить по фужеру сухого вина. Как думаешь?
Пока Василь морщил лоб, Евгений достал из желтого кожаного портфеля две с разрисованными наклейками бутылки и со словами: "Я, например, полагаю, что коньяк тоже подойдет!" - поставил их на стол.
– Что ж, - Василь встал. - Пойду что-нибудь приготовлю...
– Вот спасибо, Вася! Там... ты все знаешь.
Катя чувствовала себя так,
– Рассказывай, Женя. Как живешь... Все рассказывай. А я тем временем посуду приготовлю... Иногда так хочется выпить фужер вина и посидеть в компании старых друзей. С тобой такого не бывает? Я все чаще оглядываюсь назад, - старею, наверно...
– Что я скажу... Катя... Что я скажу... - Белозер все еще смотрел на нее восхищенно, но его взгляд уже оттенялся внутренним осмыслением. Евгений словно сравнивал ее нынешнюю с той, которая жила в его памяти. - Скажу, что напрасно все, ну... - он воровато оглянулся на дверь, за которой был Василь, - глупо все тогда сложилось, и... десять лет пропало. Из твоей жизни, Катя, выпало в пропасть десять лет... Ты... А он... он... просто не умеет жить!
Катя сразу нахмурилась. Словно выглянула из лодки - а ее несет от острова в далекие разбушевавшиеся воды. Взяла бы весла, да нет их...
– Не надо об этом, Евгений, - сказала твердо.
– Ладно... хотя... Эх, да что говорить! Получив письмо, я сразу почувствовал... Я летел к тебе, чуть не разбился - скрипели тормоза, просились...
– Не надо об этом, я тебя прошу.
– Хорошо, - Евгений опустил голову, и его клинышком постриженная бородка лежала на цветастой сорочке между бортами пиджака, словно галстук. Что ж, расскажу, как живу, - эти слова он произнес с какой-то угрозой в голосе: мол, сама хотела, теперь сравни, взвесь. Оглядел медленно стены: Двухкомнатная?
– Двухкомнатная. - Катя с интересом смотрела на Евгения.
– У меня - три. Кооперативная. Забот было! Знаешь, теперь как та бабушка пела: надо всюду, добрые люди, приятеля иметь... Сколько метров?
Катя ухватилась за ниточку и, радуясь, что вывела разговор из опасной зоны, охотно ответила:
– Двадцать семь.
– У меня сорок девять. Для холостяка, как полагаешь, нормально?
– Роскошно!
– Гарнитур у меня венгерский, светлый, пять кругленьких положил сверху, зато в квартире солнце взошло.
– Сколько это - "пять кругленьких сверху"?
– Пятьсот рублей. Сейчас, пока сверху не положишь, ничего иметь не будешь... Есть у меня часы старинные, три сотни выложил.
– Сверху?
– Нет. Отдал три сотни одному деду. На полу стоят, высокие, выше меня. Правда, я их останавливаю: ход громкий и бьют - испугаешься. Как гости тогда идут... М-да, Василь... Хотя знаю мильтонов - ого! К примеру, "гаишники". Они живут! Битые ребята! Со мной всегда червонец, вот, могу показать...
Белозер был словно из другого мира, о котором Катя много слышала, но ни разу не встречалась с ним с
– А где ты работаешь? Не в торговле, случайно?
– В торговле? Почему?
– У тебя все деньги и деньги.
Белозер засмеялся:
– Я механик по ремонту вычислительной техники.
– Рабочий?
Белозер засмеялся:
– По образованию я инженер, но вкалываю как ремонтник. Выгодно. И на стороне имею. - Он посмотрел на Катю вопрошающе. Глаза у него были темные, а брови - беленькие, невидимые. - Погоди, а ты кем работаешь?
– Нотариусом.
– Вот как...
– А что?
– Ничего... А Василь... Да... Он все-таки убил меня - милиционер!
– Тоже работа.
– Конечно. И улицы кому-то надо подметать.
– Надо, - кратко, словно поставила точку, сказала Катя.
Белозер начал рассказывать, как его остановил первый раз "гаишник", молоденький сержант, и как они после долгих дебатов пришли к единому мнению... А Катя - странное дело! - вдруг подумала в это время о ребенке, которого она взяла бы из приюта. Не то чтобы просто подумала, а даже увидела мальчика - вон там, возле подъезда. Мальчик крепко держался за Василеву руку и смешно так перебирал коротенькими ножками. Видение было настолько навязчивым, что Катя забылась, а когда вернулась в комнату, Евгений глядел на нее удивленно:
– Ты плачешь, Катя?
Вошел Василь. Принес на подносе закуску, молча разложил на столе. На Катю не смотрел, избегал ее, словно боялся прочесть на ее лице неприятную для себя весть.
– Что-то погрустнели, - сказал наконец Василь и через силу улыбнулся.
– Мечтали о прошлом, - ответила Катя с наигранной беззаботностью.
Евгений произнес тост за будущие встречи. Катя кивнула в знак согласия. Евгений выпил, затем сказал:
– У меня тоже хрустальные. Правда, я из них не пью: игрушечки. Для гостей. - Он снова налил и выпил. Бутылка в его руке выглядела маленькой, а рюмка вообще спряталась в пальцах, и казалось, что Евгений пьет из кулака.
"Фальшь, фальшь, фальшь. Из всех окон, из всех углов - ложь... Как мерзко стало и сразу - страшно... Словно вокруг ночь беспросветная, а я сошла с тропки и теперь не могу ее найти".
Катя выпила.
Василь сидел молча перед полной рюмкой. "Не будет пить, - подумала Катя. - Будет гнуть свою непримиримую линию и дальше. Что же, он всегда высоко держит чувство собственного достоинства. Вот и сейчас. Он не опустится до лжи, не станет хитрить и юлить... Ну и пусть... Последняя точка в жизни все равно поставлена..."
Кате стало душно.
А Василь... Он как маленький островок правды в этой комнате. Маленький островок, от которого Катю относит невидимое и сильное подводное течение.
Катя смотрела на руки Евгения, обыкновенные руки, но чужие.
Зазвонил телефон.
Василь вскочил, легко подбежал к аппарату.
– Что?.. Ясно... Ясно... Сейчас буду. - Положил трубку, схватил фуражку, начал застегивать пуговицы. - Должен покинуть...
Катя смотрела на мужа умоляюще:
– Вася... а я?