Введение в евангелическую теологию

Известно высказывание Барта о том, что нам нужны и Библия, и газета. Они нужны, поскольку газета рассказывает нам о происходящем в мире людей, а Библия говорит о том, кем являются эти люди — люди, которых так возлюбил Бог. Библия и газета. Эти слова не только во многом определяют теологию Карла Барта, но и описывают его жизненные принципы. Практическое служение пастора (в частности, в Базельской тюрьме), высокая ученость и глубина богословской мысли, принесшие ему славу величайшего теолога XX века, политическая деятельность — все это теснейшим образохм переплелось в его жизни.

Карл Барт родился 10 мая 1886 г. в Базеле. Его отец Фриц Барт был известным теологом, пастором, преподавателем школы проповедников, затем профессором церковной истории в Берне. В этом же швейцарском городе прошли детство и юность Барта.

Учеба в Берне, Берлине и Марбурге, знакомство с такими выдающимися теологами, как Адольф Гарнак и Мартин Раде, поначалу вовлекли его в орбиту классической либеральной теологии, победителем которой, — более того, избавителем протестантизма от которой, — провозгласят позже Барта его последователи.

Служение пастором Реформатской церкви в небольшой деревне Зафенвиль (с 1911 г.) заставило Барта всерьез задуматься о социальных проблемах. Это привело его в соприкосновение с находящимся в то время на пике своего развития швейцарским религиозным социализмом. Личность и труды Христофа

Блумгардта, одного из лидеров этого движения, с которым Барт был знаком, во многом повлияли на дальнейший рост молодого пастора.

Именно стремление соотнести библейскую весть с трагическими реалиями человеческой жизни подтолкнуло Барта к интенсивному изучению Послания к Римлянам апостола Павла.

Это чтение стало для Барта потрясением. В библейском тексте он открывает для себя все новые и новые глубины. При этом в своих изысканиях он опирается прежде всего на библицистскую швабскую теологию XIX века, на труды Мартина Лютера и Жана Кальвина, а также на Серена Кьеркегора, чья мысль о «бесконечном качественном отличии времени от вечности» вдохновила Барта. Однако было бы неверно сводить идеи Барта лишь к новому открытию исконно реформаторского вероучения или же к его своего рода «осовремениванию». Этим было бы трудно объяснить тот небывалый взрыв интереса, который вызвала публикация его комментария к Посланию к Римлянам (особенно его второго, переработанного издания 1922 г.). Идеи Барта, оставаясь в рамках протестантской (прежде всего, реформатской) традиции, поражали именно своей яркостью и оригинальностью. Их своего рода кристаллизацией можно считать первый артикул принадлежащей теперь к числу официальных вероисповедных писаний Реформатской церкви Барменской теологической декларации 1934 г., вдохновителем и фактическим автором которой являлся сам Барт: «Иисус Христос, как Он засвидетельствован в Священном Писании, есть единственное Слово Божье, которое нам надлежит слушать, которому нам надлежит доверять в жизни и смерти и которому надлежит повиноваться. Мы отвергаем ложное учение, будто Церковь наряду с этим единственным Словом Божьим может и должна признавать и другие события, силы, образы и истины в качестве Божьего откровения и источника своего провозвестия» [1] . В этих словах выражается больше, чем только противостояние с пронацистски настроенными христианами, которые видели в Гитлере и в событиях Третьего рейха новое откровение Божье. В этих словах звучит протест против всякого смешения человеческих поисков Бога и человеческих достижений, общерелигиозных и философских истин с откровением Самого Бога в Иисусе Христе. В этих словах — утверждение абсолютной инаковости и парадоксальности Божьего откровения, засвидетельствованного в Библии, по сравнению со всякой человеческой религиозностью и религией, невыводимости этого откровения из человеческих устремлений, желаний и опыта.

Поистине пророческий пафос Барта смог захватить многих его современников, что выразилось в развитии целого богословского направления, получившего название «диалектической теологии». Надо помнить, однако, что это движение не существовало изолированно. Это время — первая половина XX века — было временем подлинного расцвета немецкоязычной протестантской теологии. Помимо уже упомянутых представителей классической либеральной теологии и религиозного социализма нужно назвать еще хотя бы несколько имен и направлений. Это и начало деятельности Пауля Тиллиха с его идеями теологии культуры и оправдания сомнением. Это и «вторая волна» эрлангенской теологии, представленная Вернером Элертом, автором знаменитой «Морфологии лютеранства» (по выражению Барта, «подлежащей неустанному проклятию "Морфологии"»), и Паулем Альтгаузом с его учением о дохристианском праоткровении. Нельзя забывать и о книге «Святое» [2] Рудольфа Отто, где он показывает, что именно «нуминозное чувство» — чувство святого, присутствующее в человеке, — лежит в основе любой религии. Сюда же относится и «Лютеровский ренессанс», вдохновленный Карлом Холлем, который искал обоснование и истоки протестантской теологии в переживаниях молодого Лютера, приведших его к реформаторскому открытию. Со всеми этими и другими направлениями Барт находился в постоянном, как правило, критическом, порой, как нетрудно догадаться, доходящем до ожесточения, но всегда творческом диалоге. Поэтому нуждается в решительной корректировке примитивный образ Барта, созданный некоторыми из его последователей, — образ сурового и непримиримого борца со всяким культурным и религиозным влиянием в христианской теологии, образ теолога абсолютно и категорично противопоставившего Библию культуре и ставшего при этом однозначно на сторону Библии. «Если и есть "бартиане", — пишет Барт, — то сам я не принадлежу к их числу» [3] ! Окончательно разрушить плоский хрестоматийный образ могут помочь еще два факта. Барт является автором не только теологических сочинений, но и известной биографии бесконечно любимого им Моцарта, опубликованной в 1956 г. Он также с восторгом прочитал и сам перевел на немецкий язык эссе известной английской писательницы Дороти Сейерс «Величайшая из когда-либо поставленных драм», в которой она, автор детективных романов, характеризует историю Иисуса Христа как самую захватывающую драму из тех, что известны человечеству.

После прихода к власти нацистов Барту, уже знаменитому теологу, профессору в Бонне, пришлось столкнуться с серьезными трудностями. Широкую огласку получил его отказ принести присягу на верность Гитлеру, которая требовалась от всех государственных и церковных служащих. До 1934 г. Барт был одним из руководителей Исповедующей церкви, сопротивлявшейся попыткам государства вмешиваться в церковные дела. Но и после своего переезда в Базель в 1935 г., где он занял место профессора систематической теологии, Барт оставался в тесном контакте со своими немецкими друзьями и продолжал свою публичную деятельность, направленную против гитлеровского режима. Скандальную известность обрело его письмо к декану теологического факультета в Праге, написанное в сентябре 1938 г. В этом письме Барт открыто призывал к вооруженному сопротивлению: «Каждый чешский солдат, который борется и страдает, будет делать это за нас и, — я говорю об этом без всяких условий, — за Церковь Иисуса Христа». После же окончания войны Барт занял активную позицию за позитивное отношение к Германии, против духа ненависти и мести. Университет Мюнстера вернул ему титул почетного доктора теологии, отобранный в 1939 г. Но до своего выхода на пенсию в 1962 г. Барт оставался в должности

профессора в Базеле. И после своей отставки он еще практически до своей смерти 10 декабря 1968 г. вел различные семинары и читал лекции.

Главным богословским трудом Барта стала выходившая с 1932 г., но так и оставшаяся неоконченной «Церковная догматика», до сих поражающая читателей тщательностью проработки различных теологических тем и (в едва ли не меньшей степени) своим объемом.

Впервые предлагаемое русскоязычному читателю «Введение в евангелическую теологию» — одна из последних крупных богословских работ Карла Барта. Эта книга, основанная на цикле лекций, прочитанных в Базеле вскоре после ухода на пенсию, отличается заметным своеобразием. Нелегко уже определить ее «жанр». Это не краткое изложение всего догматического корпуса, как можно было бы ожидать из ее названия. Не вполне вписывается она и в рамки традиционных «Пролегомен» или основного богословия. Этот труд, скорее, — попытка проникнуть в духовный мир христианского теолога, определить и описать ту атмосферу, в которой должна совершаться его работа, показать ее истоки, угрожающие ей опасности и тот образ жизни, которого она требует. Сам Барт понимает эту книгу как свою «лебединую песнь», как «краткий отчет в том, к чему я до сих пор стремился… чему учил и что отстаивал в области евангелической теологии в течение пяти лет студенчества, двенадцати лет пасторского служения и сорока лет в должности профессора» [4] .

Пусть читателя не смущает могущий показаться слишком сложным язык Барта. На первый взгляд он в некоторой своей тяжеловесности кажется далеким и от языка Библии, и от языка газеты. Однако при внимательном чтении станет заметно, как Барт вбирает в себя импульсы из обоих столь важных для него источников, и останется только поражаться тому, с каким мастерством он соединяет их в своей теологии. Чтение этой книги, несомненно, станет работой — непростой, но захватывающе интересной, открывающей новый взгляд на евангелическую теологию и на самого Барта.

Антон Тихомиров, д-р теологии, пастор, декан Теологической Семинарии Евангелическо-Лютеранской Церкви

В зимний семестр 1961/62 гг., уже после того как я вышел на пенсию, мне пришлось замещать себя самого, а заодно и моего еще не назначенного преемника: провести семинар, практические занятия и прочитать курс лекций. Рукопись этих лекций и легла в основу этой небольшой книги. Надеюсь, на ее энергичную краткость не сможет пожаловаться никто из тех, кто находит слишком объемистыми тома «Церковной догматики» [1] . Так как удовлетворительно изложить догматику за один час в неделю я не могу, то я ухватился за эту возможность пропеть свою лебединую песнь и представить самому себе и своим современникам краткий отчет в том, к чему я до сих пор стремился всеми прямыми и обходными путями, чему учил и что отстаивал в области евангелической теологии в течение пяти лет студенчества, двенадцати лет пасторского служения и сорока лет в должности профессора. Пожалуй, была у меня и одна попутная мысль: еще раз изложить — особенно для нынешнего молодого поколения — мою альтернативу к кажущейся сейчас многим столь новой и такой убедительной mixophilosophicotheologia [Смешанная философо-теология] (выражение старого доброго Абрахама Калова [2] !). Мне не хотелось делать этого в форме очередного credo [3] , очередного Очерка [4] и прочих подобных Сумм [5] . Поэтому я отдал предпочтение форме «вводной» дисциплины, которая к тому же давно уже отсутствует в учебном плане нашего факультета в Базеле. На недостаточную активность студентов я пожаловаться не мог. И даже маленькая драма, примечательным образом приключившаяся 1 марта в нашей аудитории как раз на моей последней лекции, посвященной любви, нисколько не нарушила моего внутреннего мира. Я всегда буду с удовольствием вспоминать именно этот мой последний академический семестр, в остальном же попытаюсь продолжить работу над «Церковной догматикой», насколько еще могу это делать (без порой болезненного, но все же полезного давления со стороны исполненной ожиданий студенческой аудитории).

Базель, март 1962 г.

Теология — это одна из тех, обычно именуемых «науками» человеческих попыток воспринять некий предмет или предметную область как феномен, причем тем способом, который они задают сами, понять их смысл, описать их во всем многообразии их существования. Слово «теология», как кажется, означает, что в ней как особой (совершенно особой!) науке речь идет о восприятии, понимании и описании «Бога». Но под словом «Бог» можно подразумевать многое. Поэтому и существует множество теологии. Нет человека, который сознательно, бессознательно или полусознательно — в качестве предмета высочайшего своего устремления и доверия, основания глубочайшей ответственности и долга — не имел бы своего бога или богов и потому не являлся бы теологом. И нет такой религии, философии или мировоззрения (вплоть до мировоззрения «Швейцарского псалма» [1] ), которые не обращались бы с большей или меньшей основательностью к тем или иным образом истолкованному или описанному божеству и тем самым не являлись бы теологиями. Это справедливо не только тогда, когда такое божество провозглашают олицетворением истины и могущества некоего высшего принципа в положительного смысле, но и тогда, когда стремятся к его отрицанию, которое на практике, однако, может выражаться лишь в том, что достоинства и функции божества в точности переносятся на «природу», на некий бессознательный и аморфный жизненный порыв, на «разум», прогресс или прогрессивно мыслящую и действующую личность или даже на спасительное «ничто», в которое человеку назначено вступить. Такие по видимости «безбожные» идеологии тоже являются теологиями.