Выше головы! (CИ)

Джонс Расселл Д.

В результате желающих «порисовать» стало ещё больше.

Странное дело: хотя можно было без всякого напряжения пялиться на меня, например, в бассейне, они часами сидели на неудобных твёрдых стульях и старательно расходовали грифель, созданный специально по Оксаниному заказу. Бумага была такой же уникальной, как, впрочем, и мебель.

На первый взгляд это выглядело инсценировкой — старательной попыткой «вжиться» в докосмичекую эпоху. Рисовать примитивными инструментами, когда есть цифровое сканирование, позволяющее создать трёхмерную видеозапись, не говоря уже про старомодные плоские снимки! Так я думал

о художниках раньше — до того, как получил возможность понаблюдать за ними вблизи.

Пот на лбах. Сосредоточенные выражения лиц. Кто-то закусывает нижнюю губу, кто-то хмурится. Это не игра — всё было всерьёз, и не важно, что мы крутились в космосе вдали от Земли, где всё началось! Правила искусства не изменились. Суть осталась прежней.

Они вкладывались в процесс без остатка. Как будто изображение моего лица и тела давало им иллюзию обладания. Пропустить через глаза, запечатлеть — и сделать своим. Больше, чем просто увидеть или заснять — воссоздать, и не только меня — реальность, время, пространство вокруг. Расширить свой мир.

Больше всего у них болели запястья: я регулярно слышал охи-вздохи и наблюдал гимнастические упражнения, призванные снять напряжение с мышц. Подумаешь! У меня болело всё. И запястья тоже, особенно если приходилось что-нибудь держать на весу: цветок или шар. Вес не играл особой роли, как и форма предмета.

Поначалу я героически терпел, но однажды не выдержал — и высказал старшему инструктору свои претензии:

— Можно было использовать вместо меня статую. Или робота!

— Можно, — кивнула Оксана Цвейг. — Мы берём их на первых этапах. Но рисовать живого человека гораздо труднее! И полезнее. Потому что он живой! Настоящий!

— Это я-то настоящий? Ты знаешь, что меня специально сделали таким, чтобы… чтобы нравиться… и вызывать симпатию?!

Она рассмеялась — и провела пальчиком по моему бицепсу.

— Тебя хорошо сделали, Рэй. Отличные пропорции! Идеальные! А ещё у тебя каждую неделю меняется мышечный тонус. И шея теперь совсем не такая, какая была в первый день.

Понятно, на что она намекала: я возобновил заплывы в бассейне, и это влияло. Но за ироничным признанием, смешком и невинным прикосновением крылось что-то ещё. Игра. И правила я сразу уяснил: выслушивать аккуратные намёки с подсказками — и ничего не делать. Просто слушать, внимая каждому слову и вздоху. Ни малейшего движения навстречу. Иначе можно получить пригоршню льда за пазуху.

Интересно, знала старший инструктор и знаменитая художница, что она является таким же объектом спецотдела, что и пятнадцатилетние отроковицы?

Пятнадцатилетки-то были в курсе того, что их наблюдают. Как правило.

У них не было игры — точнее, они находились на этапе становления себя и выбора правил. Конечно, было бы весьма желательно, чтобы у них сформировалось что-нибудь менее ритуально-одностороннее и более материальное, чем у заигрывающей, но не настроенной на осязаемые отношения Оксаны. Но это будет видно потом — что сложилось и как оно настроилось. Пока что они толком не понимали, что с ними вообще происходит.

Они приносили мне свои чувства — сразу все, охапкой неразобранного и спутанного — вываливали с разбегу — и тут же страшно пугались, потому что далеко не всё в этом «букете» можно было вытаскивать наружу. Но оно вдруг как-то вылезло, проявилось, неожиданно для них самих.

И тогда мы садились за столик, брали себе

по чашке с чаем и начинали разбирать этот клубок. «Вот это ты испытываешь сексуальное влечение». «Смотри, а здесь ты хочешь быть не хуже других». «А вот тут ты боишься отношений со сверстниками, потому что они такие же неопытные, а ты не хочешь, чтобы тебе сделали больно». «А здесь ты выбрала меня, потому что никакого продолжения не будет, и это очень удобно для тебя, как ты считаешь».

Я не углублялся — да мне бы и не доверили серьёзный анализ. Всем серьёзным занимались специалисты, и ко мне допускали лишь тех, кто был способен выслушать, задуматься, принять к сведению. Пережить ситуацию без истерики, научившись новому и, конечно же, получить удовольствие. «Как награда за хорошее поведение», — думал я, когда они подходили ко мне, пунцовые, розовые или бледные, и предлагали поболтать немножко — если ты не против.

Я не был против, потому что состоял в спецотделе Соцмониторинга. И я не был против, потому что не представлял, чем ещё мне заняться — вдали от Главы Станции, с шестым ФИЛДом и настолько туманными перспективами, что я даже не позволял себе строить планы. Пусть всё идёт, как идёт, и я не против, если смогу помочь и сделать чью-то жизнь немного лучше.

Понимали ли они это? Пожалуй, нет. Они были заняты собой — тем, как я их вижу и что могу подумать про них. Фактически, это было выпускным экзаменом, если воспринимать организацию личных отношений как предмет.

На прощание они говорили:

— Прости, Рэй!

— Ты не обижаешься?

— Я очень глупая, правда?

— Ты меня, наверное, теперь презираешь!

И всё в таком духе.

Двойственная ситуация: я им нравился, и при этом они понимали, что это моя работа — выслушивать их. И ещё они осознавали, что это увлечение пройдёт. И при этом хотели продлить и это чувство, и наше общение… Много всего там было, зачастую неуклюжего и смешного.

Ну, когда дети учатся ходить, они тоже выглядят забавно.

Конечно, меня не сразу подпустили к чаю. Полмесяца Эрис Утенбаева присматривалась к своему новому сотруднику, решая, на что сгодится этот «подарочек». Оставить в витрине или всё-таки использовать?

Её сомнения разрешила Юки. Милая добрая Юки в трогательном фартуке и с десятком тоненьких косичек. Через две недели после моего перевода в секс-отдел Западного сектора, когда я совсем отчаялся и решил, что все меня позабыли-бросили, она перешагнула порог приёмного зала (мы называли его «гостиной») и, торопливо поздоровавшись со всеми, схватила меня за руку и потянула прочь.

Я сразу вычленил цель её визита: зоокружок Западного сектора, куда был отдан один из тех котят, о которых она волновалась задолго до того, как они появились на свет. Юки хотела посмотреть, как у него дела. И у меня тоже. Она планировала совместить — и одновременно получить весомый повод увидеть меня. Не являться же просто так! Получилось довольно неуклюже, но в целом очень мило. Конечно, я был важнее зверёныша, но ненамного. Великодушный кивок от Утенбаевой — и мы направились в местный Сад инспектировать условия содержания животных, рыб и рептилий. И насекомых тоже: в Западном Саду была огромная плантация бабочек, которые настолько очаровали Юки, что она даже перестала переживать по поводу разлуки с котятами (это была главная тема её монолога).