Выживший. Первый секретарь Грибоедова
Шрифт:
Задумал Грибоедов трагедию грандиозную «Князь Федор Рязанский», но 1 июля по распоряжению военного министра Татищева надворному советнику для проезда на службу в Тифлис выдали прогонные деньги на три лошади: 526 рублей 47 копеек, и плюс на путевые издержки по сто рублей на тысячу верст: 266 рублей 20 копеек. Дорога Петербург – Тифлис – 2662 версты. Всего было получено Александром Сергеевичем Грибоедовым на проезд 792 рубля 67 копеек.
Однако с казенными лошадьми на станциях возникла неодолимая теснота: сановный Петербург отъезжал в Москву. 16 июля в древней столице произойдет великое событие: венчание на царство императора
Близкие люди Грибоедова, Греч и Дельвиг, смотрели на казнь с лодки.
Тринадцатого ли, четырнадцатого Грибоедов прошел процедуру присяги: что ни чин, то присяга.
В эти самые дни Александр Сергеевич собирал по близким людям деньги отправленному в Сибирь Кюхельбекеру. Набралось для Вильгельма Карловича три тысячи рублей.
Стихи и проза
Лошадей обещали дать 17-го или 18-го.
Вынужденные свободные дни на великие сочинения не годились, и Александр Сергеевич, думая о Кавказе, воскрешал в себе картины Востока. Сочинялось нечто свободное, по-персидски пряное.
Некто путешествующий отдыхает на подушках, покуривая кальян. Кальянчи – юный, нежный – замирает, ожидая приказаний. Странник спрашивает юношу:
В каком раю ты, стройный, насажден?Эдема ль влагу пил, дыханьем роз обвеян?Скажи, или от пери ты рожден,Иль благодатным джиннием взлелеян?И тотчас придумал: младенец пригожий был продан чужому человеку. Отец обменял сына на дорогой сосуд.
Однако не сказка обволакивала поэта. Суды в застенках Петропавловской крепости закончены: виновных в мятеже угоняют в неведомые дали Сибири. Саше Одоевскому 22 года. Даром слова наделен…
И снова пошли стихи. Строки ложились на бумагу, будто дождались нужного срока.
Я дружбу пел… Когда струнам касался,Твой гений над главой моей парил,В стихах моих, в душе тебя любил,И призывал, и о тебе терзался!О мой Творец! Едва расцветший векУжели ты безжалостно пресек?Допустишь ли, чтобы его могилаЖивого от любви моей сокрыла?Русская проза, если помнить двенадцать томов «Истории» Карамзина, дело громадное. Александр Сергеевич прозу предпочитал читать. Нашел среди книг Фаддея Венедиктовича рукописное «Путешествие» Радищева.
Путешествие всего-то из Петербурга в Москву обернулось для автора насильственным этапом до Илимского острога.
Издал Радищев «Путешествие» в 1790-м, за пять лет до рождения Грибоедова. Чего стоит эпиграф к «Путешествию»: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй» – из «Телемахиды» Тредиаковского. Глава о Тартаре, где в мучениях проводят вечность цари «употребивши во зло свое на престоле могутство».
В дороге Александр Сергеевич нет-нет да и вспоминал главы «Путешествия». Радищеву было не до городов и селений, в которых останавливался передохнуть от дорожной тряски.
Петербург –
В главе «Чудово» Радищев рассказал о начальнике самого ничтожного ранга, поручике ли, подпоручике. Однако сие начальство не посмел пробудить ото сна его подчиненный в звании сержанта. А ведь на дворе стояла не тьма ночная, начальство завалилось соснуть отобедавши. И на тебе! На глазах солдат гибнет севшее на камни судно с двадцатью пассажирами.
Когда чудом спасшийся рассказчик «задрожав от ярости человечества» кричал на соню: «Ты бы велел себя будить молотком по голове, когда крепко спишь, когда люди гибнут и требуют от тебя помощи». Начальник равнодушно ответил: «Не моя это должность».
Повествователь ищет сочувствия своему негодованию среди знакомых: надо же наказать столь чудовищное равнодушие. А никому дела нет до какого-то чинуши. И было сказано искателю правды о начальнике-соне: «В должности ему не предписано вас спасать». И тогда повествователь зарекается перед всей Россией: «Заеду туда, куда люди не ходят, где не знают, что есть человек, где имя его неизвестно!»
О русском народе речь.
У Грибоедова, отъехавшего в коляске от Чудово, мысль о постыдном безразличии в России не только к судьбам обывателей, но и к людям даровитейшим, устремилась к Николаю Михайловичу Карамзину.
О смерти автора двенадцатитомной «Истории государства Российского» Александр Сергеевич узнал на другой день после освобождения с гауптвахты Главного штаба.
Поселился у Жандра на Мойке, в доме Военно-счетной экспедиции. И уже 3 июня его навестил князь Петр Вяземский. Вяземский собирался сопровождать овдовевшую Екатерину Андреевну Карамзину в Дерпт. Екатерина Андреевна – сестра князя по отцу. Она ехала в Прибалтику со всеми детьми. Их семеро, младшему два года.
Тут и открылась Грибоедову горькая правда о жизни самого известного в России писателя, да к тому же на должности историка государства.
Николая Михайловича любила императрица-мать. Он читал ей свою «Историю». Отрывок из XII тома об осаде поляками Троице-Сергиевой лавры слушал и Николай Павлович, в ту пору великий князь. Чтение это было в середине ноября 1825 года. Через месяц, 14 декабря, Николай Михайлович Карамзин с утра и до позднего вечера был в Зимнем дворце, возле Марии Федоровны. Он явился на присягу Николаю I, а угодил на восстание декабристов.
Императрица-мать несколько раз посылала Николая Михайловича на Дворцовую и на Исаакиевскую площади. Следил за настроением толп народных: прибывает ли опасность быть царям убитыми, или пока все сносно. Мария Федоровна просила историка быть в мундире. Он шел к людям без шубы, в башмаках, в шелковых чулках, и в него, не больно разглядывая, кто это, – вельможа он и есть вельможа, – петербургская чернь бросала камни и поленья.
От хождений историк изнемог. Своими ногами творить историю – тяжкое дело. В конце дня император Николай I расстрелял мятежников из пушек и просил Николая Михайловича написать статью о происшедшем для газеты «Северная пчела».
Господи! У великого историка не то что на писания – на жизнь сил не осталось. Сочинял статью Блудов, почитавший себя учеником Карамзина. В обществе «Арзамас» у него было имя Кассандра. Сразу по восшествии на престол Николай назначил его делопроизводителем следствия над декабристами.