Xамза

Яшен Камиль Нугманович

– Да пойдут нам на пользу все наши маленькие заблуждения...

– Да будут беспечальными наши беседы, да не пропасть нам в расцвете йигитских лет, да пошлет нам аллах восемь процентов годовых и ни копейки меньше, хе-хе...

"Первая часть моего замысла, кажется, удалась", - отметил про себя Садыкджан.

Между тем все гости уже снова сидели на своих старых местах. "Трус, трус!
– молча казнил сам себя Хамза.
– Жалкий трус, испугавшийся осуществить свой план, ради которого ты пришел сюда... Что же ты безропотно щиплешь виноград в доме человека, который

отнимает у тебя самое дорогое в жизни, который почти купил тебя самого, обменивая на свои грязные деньги твое время, твои руки, твой мозг? Что же ты не разорвал на куски эту говорящую свинью в черных очках, по недоразумению принявшую облик человека, который опозорил тебя самыми тяжелыми, самыми непростительными, самыми несмываемыми оскорблениями? Что же ты не сунул бородой в блюдо с соусом давно уже выжившего из ума судью Камала? Что же так просто дал себя уговорить остаться здесь? И почему ты молчишь? Почему не делаешь то, что задумал?.. Боишься, поэт?"

Слуга принес Алчинбеку на подносе записку.

– Дядя просит тебя не помнить плохого, - наклонился старый друг к Хамзе.
– Он также просит тебя прочитать газели...

"Газели? Ну уж газелей-то вы от меня не дождетесь!"

Хамза резко поднялся.

– Наш поэт прочитает сейчас свои газели, - объявил Садыкджан.

И тут же подумал: "Он прочитает сейчас не газели, а какиенибудь другие стихи. Что-то вроде своей статьи в зякете. Чтобы расквитаться за все обвинения, которые услышал здесь. И тогдато уж, во второй раз, общее возмущение будет во много раз сильнее первого. И не я выгоню его из своего дома, нет! Его выгонят из моего дома самые почтенные люди Коканда. И это ославит его на весь город. И никто уже не скажет, что я отнял невесту у поэта Хамзы, - разве может быть невеста у человека, который выступает против корана и шариата? Какой же нормальный отец согласится отдать свою дочь за сумасшедшего?"

Хамза посмотрел налево: в глазах у Юсуфджана веселые искры - давай читай, крой эти постные рожи, дерни еще раз им всем их скучные и благородные бороды одновременно!

Посмотрел направо: Алчинбек, молча, одним выражением лица, просил, умолял не делать ничего неожиданного, предупреждал, предостерегал...

Хамза усмехнулся.

– Хорошо, я прочитаю свои стихи...

Если бедняки кричат криком,

Значит, они устали от боли!

Болью! Болью! Болью!

Опоясаны от поклонов их спины

Ради куска лепешки!

На какие же тяжкие муки

Обрекают бедных с утра до вечера

Ради куска лепешки!

Их бьют палками люди баев

По голове, по глазам, по рукам, по животу...

Но они терпят все это

Ради куска лепешки!

Ах, до чего же трудно

Вынести эти побои!

Стонет душа, грудь в крови, льются слезы...

Нищета и невежество

Для этого рождается человек?

Эй, великие мира!

Ради самого бога, прозрейте!

Не думайте, что до самой смерти

Будут люди терпеть эту мерзость.

Цари однажды станут нищими,

А нищие станут царями!

...Юсуфджан мягко, как барс, вскочил на ноги - вокруг дастархана, держа за горлышко пустую бутылку,

шел Миркамилбай Муминбаев. Лицо его сочилось ненавистью, в узких прорезях глаз полыхало бешенство.

– Уходи! Быстрее!
– толкнул Юсуфджан Хамзу в спину.
– Он потерял контроль над собой!..

Хамза повернулся и медленно пошел к двери.

– Убить! Убить его!
– заорали, словно очнувшись, сразу все гости. Забросать камнями! Повесить, как собаку!

Миркамилбай замахнулся бутылкой...

– Стой!!
– не своим голосом закричал кизикчи и, изменившись в лице, метнулся наперерез баю.

Муминбаев вздрогнул - бутылка, пущенная неверной рукой, грохнулась в стену. Он тут же поднял с дастархана вторую, но Юсуфджан уже повис на плече миллионера. Несколько человек гостей толпой бросились на кизикчи.

Но момент был упущен - Хамза, хлопнув дверью, вышел из комнаты.

– Догнать! Убить! Повесить!
– орали плохо стоявшие на ногах гости.

– Как ты посмел?! Как посмел?!
– рычал Миркамилбай, пытаясь освободиться от Юсуфджана.
– Да я ж тебя...

– Стыдитесь, господин Муминбаев, - отпустив руку бая, тяжело выдохнул Юсуфджан.
– Вы же могли проломить ему голову.
– Он сделал шаг назад и сказал тихо, с дрожью в голосе: - Вы же могли убить поэта...

3

События разворачивались с головокружительной быстротой.

На следующий день полицмейстер Коканда полковник Медынский вызвал к себе капитана Китаева, начальника секретного отдела по производству дел особой государственной важности.

– Два часа назад, - сказал Медынский, - мне принесли письмо от нескольких представителей здешней туземной знати.

В письме говорится, что вчера в доме Садыкджана-байваччи некий Хамза, пытаясь оскорбить хозяина и гостей, прочитал стихи собственного сочинения, содержащие призыв к свержению существующего государственного строя... Что это такое?

Местный буревестник? Максим Горький а-ля Туркестан? Как прикажете понимать?.. Кто такой этот Хамза? Откуда взялся?

Почему я до сих пор ничего не слышал о нем?

– Вы прекрасно его знаете, ваше превосходительство, по моим неоднократным докладам, - объяснил Китаев.
– Это тот самый человек, который все время хлопочет об открытии новых туземных школ для детей неимущих.

– Тот самый? Кстати, как его фамилия? Низаев, Ходжаев...

Я все время путаюсь с этими мусульманскими именами.

– У него две фамилии, господин полковник, - Холбаев и Ниязов.

– Две фамилии? Да почему же две? У каждого человека должна быть одна официальная фамилия... Вот у вас, капитан, сколько фамилий?

– Одна, - улыбнулся Китаев.

– И у меня одна. Так почему же у какого-то туркестанца должно быть две фамилии?

– Это связано, ваше превосходительство, с неопределенностью образования фамилий у туземного населения. Официально интересующий вас объект значится следующим образом: Хамза Ямин сын Холбая сын Нияза. Из уважения к предкам он взял фамилию не отца, а деда и прадеда.

– А вы, я смотрю, уже изучили всю родословную этого местного буревестника.

– Иначе нельзя. Он давно у нас под наблюдением.