Я - душа Станислаф!
Шрифт:
Тянусь к попику – ядрена мать: не попик и не спиной ко мне…, а мордой: волк на задних лапах!.. А чернющий!.. Глаза только – блым, открыл, е-пере-сэ-тэ, я аж, в штаны сыканул – глаза шамана: каменные. Еще раз глазами – блым, и лишь тумкаю, что уже сам перед волком на коленях…, ну, все: дыхалка и та отключилась. А он зырит на меня и давит этими своими коричневыми кирпичами. Не больно, не… – только что-то из меня выдавливает. Я в Якутии ручкался с шаманом, по одному дельцу – помню его взгляд, да не об этом сейчас толкую…
Матвей с потусторонней, не иначе, жутью в лице и в дыхании затряс головой и замолчал. Мужиков веселила история Зырика, его сиплая и развязанная манера, с которой
– Пасть волк не открыл, только в третий раз глазами – блым, и я сполз, бревном, с холма. Зенки отрыл, а надо мной – уже белая волчья морда. Но волчица – глаза бабские и зеленые. И того, бля…, шамана, краем глаза вижу. Пока кувыркался, ватник мой расфуфырился, все до носа задралось на мне, а она лапищей своей уперлась в меня, в то место, где меня какая-то зараза укусила, и воспалилось сильно – я вам показывал.
Орал – не орал, этого я не помню, резкую боль лишь почувствовал, когда волчица вспорола это место когтями. Уже дома зырю, будто ножом, сука, полосонула, но грудь перестала болеть. А тогда, сразу же от меня отбежала и к тому – на холм. Драпанул я от них – давно так не скакал, а бубен еще и сейчас слышу. Зыркнуть бы, кто или что в него бьет?
– Пришлые волки забрели. Скоро уйдут отсюда. Лис не позволит им остаться. – Михаил собрался было уже отойти от мужиков, но рябое лицо перевозбужденного Матвея снова дышало ему в лицо луком, и он у него спросил:
– Что еще?
– Погодь, бугор, …хочу стрельнуть эту белую сучку, бабе своей на воротник. Уж больно бела шерсть! К женскому дню – к восьмому марта.
– Вот-вот!.. А я и кликуху волчице уже придумал, – гикнул Игореша.
В этот раз любопытство даже остановило мужиков, двинувших было к конторе.
– …Марта к восьмому марта!
Артельщики потянулись за бригадиром и Матвеем. Абсолютно все, включая и самого Игорешу, не верили, что пришлой волчице кличка, вообще, понадобиться – одинокие волки или волчья пара, обычно, обходили стороной территорию матерого Лиса. Если Лис, загрыз собственных отца и мать, что он тогда сделает с этими двумя: Шаманом и Мартой?!.. У них не было даже шансов остаться в стае на правах загонщиков жертвы или охотников на нее – будут атакованы и убиты. Или вовремя унесут свои лапы, или Лис даже, сначала, замучает их, а за ним такое водилось…
Но новость о выздоровлении Зырика от когтей белой волчицы, а ведь ходил по домам и уже прощался – хана ему, не только облетела поселок. Новость эта заинтриговала – кедрачи зачастили в гости к Матвею и его толстушке Ульяне. И чем больше страдалец, избавившийся от неизвестной хвори, рассказывал о встрече с Шаманом и Мартой, тем, естественно, больше было пересказов гостей об этом в собственном изложении случившегося. Как до встречи с парой волков, так и, гораздо даже любопытнее, после нее.
Кто хоть немного разбирался в шаманизме, связывали их появление, да еще и на холме, где молния сожгла здоровенное дерево, но не подожгла тайгу в стоявшую тогда жару, с ритуальщиной. Кто понятия даже не имел о ритуалах такого рода, соглашался – так и есть, и торопился найти свободные для шаманизма уши. А когда вокруг тебя самое, что ни на есть, волшебство природы, такие уши и искать не надо. Тем более, таежный поселок зажиточный, благоустроенный, это – да, только далеко от него
В Международный женский день весной лишь чуточку веяло из тайги, если это и вовсе не казалось кедрачам, кто ее очень ждал. Ночью поселок замело большим снегом, потому с утра царапанье уборочными лопатами и жесткими метлами было слышно даже при наглухо закрытых окнах. Но к полудню о празднике вспомнили – выходные дни в Кедрах мало чем отличались от дней будничных, на календарях – да: выделены красным цветом. Мужчины, тем не менее, большинство выбритые и не похожие на самих себя в шубах из искусственного меха и зимних пальто или утепленных куртках, затопали, по одному и группами, в сторону рынка. Таких было много, но немало и семей решили просто прогуляться. И в череде таких – Матвей со своей Ульяной. Уля была необычно приветливой, здоровалась со всеми чуть ли не с поклоном. Скорее, потому, что так лучше был виден ее белоснежный меховой воротник на пальто.
С Матвеем старались не заговаривать, если рядом или поблизости находились дети, оттого на приветствия он, понимающе и одобрительно, лишь кивал. Но, прогулявшись до рынка, они узнали, куда так резво и наперегонки мимо них мчали, от рынка, мальчишки с девчонками – на утесе скорби и печали, так назвался этот утес, видели волчью пару. Тех самых, на которых набрел Матвей: Шамана и Марту, чьи волчьи имена, как говорится, с легкой руки самого Матвея и Игореши стали для кедрачей нарицательными. Ульяна сразу же заторопилась назад, к себе в дом, а Матвей с другими мужиками, прихватившими с собой ружья, проследовал до крайних домов поселка.
Утес отсюда был виден хорошо. Он как бы завис над озером, разграничив собой видимые территории тайги и темнохвойного кедрового леса. Его верх – скальное плато, именно оно своей формой напоминало подкову лошади тем, кто не был лишен зрительных фантазий. Более того, скала была изогнута вовнутрь, и ее бока густо заросли дикорастущим кустарником и деревцами. Но заросли лишь бока, и при желании можно было увидеть не утес, а нижнюю часть ноги лошади копытом вверх. И поговаривали, поэтому, иные кедрачи, что название озера – от утеса все же.
Плато простиралось на стороны и вглубь. По ширине – метров двадцать пять, до воды – где-то столько же, а вглубь – склон к краю тайги. Подняться на него было непросто, но не одно поколение кедрачей вытоптали в склоне безопасную для подъема тропу. Сюда приходили и приходят скорбеть и печалиться. Матвей поднимался на плато не раз, но, слава богу, не для этого.
Шаман сидел на задних лапах с опущенной головой. Глаза закрыты – будто бы. На такого, попика в лохматой рясе, Матвей и напоролся там, на холме. Снова шаманит?! Марта лежала рядом. Одна ее лапа свисала с края скалы, а другой волчица точно толкала Шамана – посмотри: собрались люди. На ее тычки тот никак не реагировал – молодой еще, значит: не боится того, кого волки бояться больше всего. Но крупные оба. Килограммов по шестьдесят – это самое меньшее. В стае Лиса таких не густо. Головы массивные, с высоко поставленными острыми ушами, морды удлиненные и широкие. А челюсти, что быстрая смерть!..