Я решил стать женщиной
Шрифт:
Соррея оказалась компанейским веселым своим в доску «парнем». Почти все за столом сидели «овощами на грядке», — пошутишь, они улыбнуться, вот и всё их участие в застольно-дачном веселье. А Саша постоянно говорила, что-то рассказывала, весело смеялась и вообще была интересной. Начали играть в волейбол, Саша сама, как большой мячик, ловко прыгала, брала любые мячи, она специально часто подавала мне, я пропускала, я плохо играла в волейбол, а Саша, оказывается, не только занималась им, она когда-то была членом Египетской женской сборной по волейболу. Она всеми способами
Гена, обиженный на шишку на голове и березовые поленья, лежал на качалке со старым прошлогодним журналом. Все девушки в сплетнических позах сидели на деревянной лавочке напротив и, ожидая скорый шашлык, обсуждали, какой же Гена симпатичный парень и горячо спорили, похож он на Фредди Меркьюри или нет. Я не участвовала в споре, но была убеждена, что Генка, конечно, на него похож.
Шашлык делала я. Рядом со мной у мангала от нечего делать крутился вечно улыбающийся Рома Гармошин, заслоняя своей придурковатой улыбкой прекрасный окружающий мир. Рома очень гордился, как и многие «голубые», что у него есть подруга. «У меня же есть девушка, захочу, женюсь», — говорил он.
— И что дальше? — зло спрашивала я его.
— Как что, семья у нас будет. Аделаида квартиру трехкомнатную купила, где жить, есть, — Аделаида очень хорошо зарабатывала в своей компании, это, наверное, тоже интересовало Рому. Ничего не имеющая девушка его вряд ли заинтересовала бы.
— Тебя квартира интересует или она? — продолжала я задавать злые вопросы.
— Что я не могу с девушкой жить? — обижался он.
Я уверена была, что Рома не мог, девушки не только не нравились ему, они вызывали у него острейшее чувство неприязни.
— И как часто ты собираешься заниматься со своей любимой девушкой сексом? — усмехнулась я.
Рома помялся, брезгливо поморщился.
— А ребеночка сделать, можно же и из пробирки? Подрочу на парня, а в пизду ей пусть потом врач всё вливает. Пизда — фу, гадость! Как будто вместо хуя внутренности какие-то вываливаются: всё мокрое: и воняет, — Рому всего передернуло от ужаса.
Я мрачно посмотрела на лысеющего пидерастика. За такое оскорбление пизды надо было бы его негостеприимно ёбнуть промеж глаз: но это было бы, действительно, негостеприимно. И я просто раздраженно вздохнула.
— Ладно, Ром, заткнись лучше, любишь мужиков — живи с ними. Зачем себя обманывать и других тоже?
— Да! Надо найти себе богатенького, — Рома мечтательно закатил глаза, эта тема была для него интересней, — а то попадаются какие-то все, как и я без денег. Ой, что сейчас расскажу, вчера иду с остановки, за мной парень, я оборачиваюсь, он идет, симпатичный такой. Подумал сначала, ему просто по пути. Дохожу до подъезда и он за мной. Подходит ко мне, спрашивает: «Вы здесь живете?» «Да», — говорю я и сразу: «В гости зайдешь?» Мы проебались у меня всю ночь и завтра договорились опять встретиться.
— Рома! Как так можно?
Рома, довольный воспоминаниями, весь сиял. Я смотрела на него и никак не могла понять, — в его лице что-то изменилось, оно мне казалось немножко дебильным. Он часто улыбался глупо, как малахольный, сейчас он превзошел все свои идиотские улыбки.
— Рома, а что с твоим лицом? — спросила я его.
— А что заметно? Это моё ноу-хау. Я брови выщипал наоборот. Видишь, они у меня снаружи широкие, а к носу сужаются. Красиво? — и он приблизил своё лицо к моему для лучшего обозрения его дебильности.
— Ноу-хау — как выглядеть идиотом? — усмехнулась я.
— Что плохо?
— У тебя стало дебильное выражение лица, — и я с безжалостной прямотой злорадно описала, как он стал выглядеть с выщипанными наоборот бровями.
— Правда? Надо быстрее отращивать мои брови обратно, — он начал разлохмачивать края бровей у носа. — А еще вчера днем я познакомился с одним мужиком уже взрослым, — продолжал рассказывать Рома о своих любовных приключениях.
— Откуда ты их берешь? — удивилась я. — Неужели так много геев?
Легкость, с которой знакомился Рома, меня всегда удивляла, крайняя его бесшабашная неразборчивость тоже.
— До фига! Половина всех мужиков! Просто большая часть шифруется.
Как и всем «голубым», оказаться в узкой прослойке четырех процентов ему не хотелось. В представлении «голубых», весь мир был «голубым», или смириться они могли лишь с существованием небольшой части нормальных людей. — А с Голубковым, это фамилия у этого мужика такая, — продолжил Рома, — я познакомился в кофейне. Он подсел ко мне, хотя другие столики были свободны. Он смотрел, смотрел на меня, а потом не выдержал и подошел. Поболтали мы: Завтра должны встретиться.
— Так ты сказал, что с парнем завтра встречаешься: ну, тот, который из подъезда.
— С тем вечером, он ко мне с ночевкой приедет. А этот же не молодой, с ним надо поприличней вести себя. А то сбежит, испугается. Знаешь, кем он работает?
— Не знаю. Кем?
— Патологоанатомом, представляешь?
— Ужас, какой! От него же, наверное, формалином воняет, — брезгливо сморщилась я.
В моем воображении восстал мерзкий дядька в кожаном фартуке мясника, в бурых наслоившихся друг на друга кровавых подтёках, с бородой с застрявшими крошками от бутербродов, съеденных прямо над разделанными трупами — хороший образ для Роминого любовника.
— Не воняет. Мне даже нравиться, что он такой мрачный из морга. Вообще-то, он очень страшненький: — признался Рома. — Не знаю, буду ли я с ним встречаться. И он женатый: Он клянется, что ее не любит, что по молодости женился, раньше по другому было нельзя: Не знаю: Как ты думаешь, можно доверять женатому мужчине?
— В каком смысле? — удивилась я.
— Вдруг ему нравятся женщины?
— И что? Это преступление? Блядь, Ром отстань, я вашу психологию всё равно не пойму. Абсурд, блядь! Сумасшедший дом!