Я живу в октябре
Шрифт:
– Погоди-погоди. То есть он не сейчас существует? Из будущего информация?
– Что ты ко мне пристал, – поморщился Коршунов. – Я же сказал, туплю с нашей хренологии. Ну, в будущем. Но мы это будущее всё равно знаем, оно же не наше, а ихнее, ну обычных. Тьфу! Ты понял, короче.
– И что прокурорский хотел?
– Как ни странно, ничего особенного. Мы с ним поболтали о том, как можно выяснить, с чего вдруг такая инициатива появилась. Видимо, у них агентов в тех (Коршунов сделал хитрый жест) ведомствах нет. Но новость-то не в этом. Про тебя прокурорский спрашивал, вот что.
– Про меня? – поразился я.
– Он издали начал. Дескать, кто из наших есть
– И что им надо?
Коршунов пожал плечами.
– Агент из тебя паршивый, связей не имеешь. Не знаю. Может америкос твой чего.
– Ты меня достал уже. Его полмира знает.
– Но в Россию-то он к тебе прилетал.
– Тьфу.
Я схватился за стакан. Спорить тут было бесполезно.
Сурок Кабула (I)
– Мы замысел гончара, созидающего кувшин.
Валера принуждённо рассмеялся. Вечно этот чудик философствует…
– Не хочешь, значит, отвечать, да? Ну и хрен с тобой.
Валера пожал плечами и принялся сосредоточенно пилить ножом кусок мяса. Баранина поддавалась плохо. Или нож тупой? Всё здесь не так и не то. Угораздило же застрять посреди войны. Даже пожрать толком не пожрёшь. А ещё «лучшее кафе в Кабуле». Хотя Редайгули нравится. Или нравилось? Как правильно говорить про бывших?
– Я тебе ответил.
– Что?
Глаза у Гонца мёртвые, неподвижные, словно болото в безветрие.
– Ты спросил, в чём смысл нашей жизни среди людей линейного времени. Я тебе ответил.
– С нормальными людьми, – отрезал Валера. – Нормальными, понимаешь? На фига мне эти определения?
Гонец пожал плечами.
– Я могу идти?
– Валяй. Хотя нет. Повтори-ка последнюю фразу ответа.
Гонец мигнул и вдруг загнусавил, как последний аллергик:
– Подобное поведение чревато гибелью Вселенной.
– Понял.
– Я могу идти?
– Чао!
– До свидания, Валера.
Гонец произнёс фразу на русском, но отстранённо, словно копируя слова и интонацию далёкого неведомого коллеги. Даже ударение в имени правильно поставил, на последний слог. Это правильно, по-европейски, молодец.
Валера проводил взглядом худосочную фигуру посланца, пробирающегося меж тесно поставленными столиками чайханы.
«Чревато гибелью Вселенной, – передразнил он про себя. – Фантазёры. А гниение заживо вас не волнует?»
***
Он торчит здесь почти два года. Это если считать по личному биологическому времени. Валера, эх, Валера, далась тебе длинная гривна… Два месяца он колесил с украинским контингентом по американским базам, фиксируя события, снимая репортажи, делая заметки. Когда работа шла, Валера не замечал течения времени. Сутки и недели календарных дат превращались в огромный единый день, посреди которого нужно было зачем-то спать и есть. «Трудоголик не алкоголик», – говаривала бабушка.
Когда талибы стали напирать на пообещавших убраться американцев, Валера забеспокоился. Бойцы сразу заприметили: «Что, вуйко, забоявся? Бороду вiдрощуй!» Они были уверены в союзниках, а вот Валера задницей чуял, что проблемы будут. Эх, Валера, знал бы ты какие!
24 июля. Чёртова ночь. Комендантский час уже ввели по всей стране, кроме
От тряски его развезло так, что пришлось просить останавливать джип и судорожно глотать бодрящий ночной воздух. На блокпосту у самого города, пока перед ними расчищали запруду из машин беженцев, Валера напился крепкого зелёного чая, который разносил какой-то предприимчивый абориген, закутанный в куфию.
Это немного прочистило мозги, но дальше Валере стало заметно плохеть. Когда его сгрузили у нужного дома, лыка он уже не вязал. В одном повезло – двор пятиэтажки пустовал. Если кто и пялился из окон, то и ладно, опасности тут не было никакой. А вот подняться на третий этаж по разбитой лестнице и не навернуться – тот ещё подвиг. У двери его прошиб холодный пот – ключей в портмоне не оказалось. Это был потрясающий миг трезвости. Валера судорожно рылся в рюкзаке, проклиная всех подряд: талибов, натовцев, горилку, собственную дурость. И всё это под любопытствующей песочной луной, что заглядывала в мутные окна подъезда. В полнолуние луна огромная, как китайский фонарь над узким двориком. Когда смотришь на неё даже глаза щурятся азиатскими щёлочками.
Паника длилась недолго – ключи болтались на гайтане. Валера вспомнил, что сам повесил их на шею, чтобы не потерять. Мига трезвости хватило, чтобы с первого раза вставить ключ в замочную скважину и ввалиться в квартиру. Он ещё успел заметить, что стрелки часов ушли за полночь, и тут началось.
В низу живота, потом выше, потом в груди забирало, жгло и качало так, что он со стоном повалился на деревянный, давно не крашеный пол и заскулил, как рожающая сука. Его тошнило, холодный пот прошибал раз за разом, но рвоты не было. Валера чувствовал себя, как пловец посреди Днепра, – течение небыстрое, но мощное и неостановимое сносит, влечёт за собой и нет сил ему сопротивляться. Все мысли улетучились – по черепной коробке изнутри стучали лишь обрывки, то про горилку, то про одесский пляж, то про увиденного на блокпосте красивого афганского офицера. Его наконец вырвало, и он обвалился в липкий сон с таким облегчением, будто испытал сексуальный экстаз.
Кто же знал, что это испытание он будет проходить снова и снова? Вдобавок каждый новый раз переносился всё тяжелее. Хотя дело, возможно, было в психологии – Валера боялся телесных мук.
Как ему потом объяснили – просто не повезло. Прыжок во времени назад вовсе не обязательно должен сопровождаться таким вот дерьмом. Вообще странная вещь – ведь физиологические и химические процессы в организме попавших во временную петлю должны идти как у нормальных людей. Телу на все темпоральные трудности побоку. Но блевать Валера всё равно продолжал. Все двадцать три раза, что он возвращался спустя лунный месяц в новый день рождения, в 24 июля. Единственное разумное объяснение, которое он смог найти за это время, заключалось в следующем. Та дрянь, что плескалась в желудке, не усвоилась до конца, и организм не считал её своей. То есть Валера, возвращаясь назад, внезапно получал в постаревших на месяц внутренностях всю ту же порцию дряни, что болталась в нём до перехода в новое качество жизни, и травился заново. Запутанный и, насколько он мог судить, редчайший случай. Вот уж угораздило сорвать джекпот удачи на таком кошмаре.