Яков. Воспоминания
Шрифт:
Я снова обратился к Садковскому:
— И Вы приговорили своих товарищей к смерти за трусость, а сами себе, значит, назначили амнистию?
— Да нет, — горько рассмеялся Садковский. — Последним должен был умереть я.
— Каким же образом?
— А я не знаю! — выкрикнул он с вызовом. — Может быть, с моста бросился бы!
Оставалось прояснить еще одну, последнюю неясность:
— Ну, а зачем же Вы стреляли в господина Миронова ночью? Ведь это не дуэль?
— А я не стрелял в господина Миронова!
— Ну как не стреляли, — вмешался изумленный таким поворотом Коробейников. — Кто же тогда?
— Дубов!
— Господин Штольман, — официально обратился ко мне Миронов, — я беру на себя обязанности по защите интересов господина Садковского.
— Ваше право, — ответил я ему. И кивнул городовым: — Уводите.
Все дальнейшее произошло в какие-то доли секунды. Садковский, которого городовые повлекли в сторону экипажа, вдруг рванулся, скидывая их с себя, подхватил брошенную саблю:
— Виктор Иванович, мы не закончили! – и он рванулся к Миронову.
Миронов повернулся к нему лицом, закрывая собой Анну.
Раздался выстрел. Один-единственный.
И Садковский, не добежав до Миронова буквально двух шагов, медленно, очень медленно осел на снег. За его спиной стоял Антон Андреевич, держащий пистолет, из которого он только что выстрелил. Лицо у него было бледное и перепуганное. Я знал, что он впервые стрелял в человека. А еще я знал то, что Коробейникову пока известно не было: сегодня он впервые человека убил. Садковский, лежащий на снегу, раскинув руки, был, несомненно, мертв. И лицо у него было очень спокойным.
На следующий день я разбирался с бумагами по закрытому только что делу. Тот, кто думает, что работа сыщика заключается в том, чтобы азартно гоняться за преступниками и героически их ловить, не имеет о нашей службе ровным счетом никакого представления. Бумажной работы у нас навалом. По возможности я, пользуясь своим начальственным положением, спихивал ее на Коробейникова. Но были вещи, которые приходилось делать самому. Сказать, что я не люблю всю эту писанину, это просто ничего не сказать. Я ее ненавижу. И всякий раз прихожу в раздражение, когда не могу ее избежать.
И вот я сидел в кабинете и разбирался с бумагами. Коробейников придумал себе какое-то очень важное дело и улизнул, спасаясь от гнева раздраженного начальника. Так что я писал и злился в гордом одиночестве, когда в дверь постучали.
— Войдите, — раздраженно разрешил я, радуясь в глубине души, что можно хоть ненадолго оторваться от ненавистной мне бюрократии.
Послышались легкие шаги. Я поднял глаза — и все мое плохое настроение улетучилось, как и не было его. Анна Викторовна Миронова стояла у моего стола и ласково мне улыбалась.
— Анна Викторовна! — я поднялся к ней навстречу.
— Яков Платонович! — она улыбнулась еще светлее, хотя секунду назад это казалось невероятным. — Я тогда убежала не попрощавшись. Слова вымолвить не могла. Я так Вам благодарна! Вы спасли моего отца!
— Ну, это неизвестно, — улыбнулся я ей. — Это же была дуэль.
— Да, но если бы отец убил противника…
— Это было бы более предпочтительно, — перебил я ее, — но Вы, конечно, правы, благополучным такой исход трудно было бы назвать.
— В любом случае, —
Ее благодарность смущала меня безмерно. А она смотрела на меня своими голубыми, как весеннее небо, глазами и улыбалась. Я готов был вечно смотреть в ее глаза. И слушать ее голос. И любоваться ее улыбкой.
— А как Вы догадались, — спросила Анна, – что дуэль будет именно там?
И даже терпеть ее неистребимое любопытство!
Я улыбнулся ей:
— Слова Садковского помните? «Все закончится там, где и началось». В Военном архиве я узнал, что их батальон перед отправкой на фронт проходил сборы именно в том месте, на поле у Казачьего бора. Ну и логически рассуждая, там они и должны были встретиться в последней схватке.
Анна смотрела на меня едва ли не с восторгом:
— Какое счастье, что Вы обладаете этим даром.
— Это у вас дар, Анна Викторовна, — рассмеялся я в ответ. — А у нас полицейская рутина.
И я демонстративно прищелкнул каблуками.
Она рассмеялась от души.
Потом подошла ближе и взглянув мне в глаза, сказала очень искренне и проникновенно:
— Не скромничайте. Вы очень проницательны и…
— Оставьте, — перебил я поток ее комплиментов.
Что-то в ее взгляде, в том, как она смотрела на меня сейчас, слишком живо напомнило мне памятную сцену на складе. Все было позади и, как я надеялся, ею забыто. Мы снова могли дружески разговаривать, обмениваться шутками, смеяться. Наше вернувшееся общение было драгоценно для меня. И, ради нее самой, я не должен был позволить ее благодарности ко мне за спасение отца сделаться чем-то большим.
Поэтому я сменил тему:
— Как ваш батюшка?
— Слава богу, — кивнула Анна Викторовна. — Рука заживает.
— Передавайте поклон семье.
— Да, конечно, — она снова улыбнулась. — Всего доброго!
Я мог бы смотреть на эту улыбку до бесконечности.
— Всего доброго, Анна Викторовна.
И я аккуратно и скромно коснулся губами ее руки.
====== Пятая новелла. Семейные ценности. ======
Дни шли за днями, складываясь в недели. Зима постепенно поворачивала к весне, радуя нас солнечными денечками. Здесь в Затонске солнце было куда более частым гостем, чем мне было привычно по Петербургу. В делах полицейских наступило некоторое затишье, и, пользуясь передышкой, я позволял себе иногда прогуляться в парке, наслаждаясь солнечными деньками и свежим воздухом. Порой в парке я встречал Анну Викторовну, читающую или просто прогуливающуюся. И тогда мы бродили по аллеям вдвоем, разговаривая обо всем на свете.
Утро этого дня тоже выдалось ясным и солнечным. Я шел к полицейскому управлению, предвкушая возможную прогулку и, в глубине души, надеясь на приятную встречу.
Но на крыльце управления я столкнулся с выбегающим Коробейниковым, который сообщил мне, что в лесу, близ дома помещиков Елагиных, был обнаружен труп. Увы, но сегодня мне будет явно не до прогулок. Мы погрузились в экипаж и отправились на место преступления.
Тело молодого человека в студенческой шинели лежало в десятке метров от охотничьего домика, принадлежащего Елагиным. Рядом валялись револьвер и свалившаяся с головы, видимо при падении, фуражка.