Яромира. Украденная княжна
Шрифт:
Стемид после ее слов малость поостыл да горячиться перестал, но себе за спину косился все с тем же недовольством.
Он весь день так косился, хотя Вячко вел себя тише воды, ниже травы. Чуть ли не ползком по всему пригорку прошелся — тому, где в последний раз видел княжну. Каждую ямку, каждый выступ осмотрел, словно верил, что Яромира под землю провалилась, и вот-вот ему прямо в руки обратно свалится. Даже нашел что-то: кусок старой фибулы, застежки для плаща. Стемид сперва выбросить порывался. Желчно кривил губы да говорил, что, верно, в предыдущие
Чеслава этот кусок себе забрала. Лучше князю отдать, и тот пусть рассудит. А у нее на душе спокойно будет. Мало ли что.
Ярослав встречал их у ворот. Брезгливым, презрительным взглядом окинул княжича, которого подоспевшие ратники из его дружины в три пары рук сняли с коня. На своих ногах Воидраг по-прежнему стоять не мог.
— Отыскалась пропажа, — скривился князь. — Напрасно, стало быть, воевода Видогост сам на поиски отправился.
— Пошто он сам сунулся? — переспросил Стемид.
— Нет у него к нам веры, — Ярослав желчно усмехнулся. — Обещался поутру уехать, коли княжич найдется.
— Стало быть, не будет союза… — начала было Чеслава и сама себя оборвала поспешно: нашла время, когда о таких вещах говорить!
— Стало быть, не будет, — жестко сказал князь.
Воительница за его спиной переглянулась со Стемидом. Вся гридь ведала, как Ярослав Мстиславич искал этого союза. Как важен он был для Ладоги.
— Княже, — Чеслава шагнула вперед, достав из мошны найденный Вечеславом обломок фибулы. Она протянула его на ладони Ярославу. — Вот, отыскали на пригорке том. А больше ничего…
— Хм, — князь взял вещицу и повертел в руках. — Чудно. Фибула-то золотая.
— Это Вячко нашел, — быстро сказала Чеслава и тот же пожалела о своих словах.
Мужчина потемнел лицом и смял осколок в кулаке. А затем бросил его на землю, словно тот жег ему руку.
— Собери поутру моих воев в гриднице, — Ярослав повернулся к Стемиду и заговорил совсем о другом. — Рассудим, что делать станем.
Дождавшись быстрого кивка, он развернулся и зашагал в сторону терема. Мимо дернувшегося к нему Вячко прошел, как мимо отхожего места, подобрав полы плаща, чтобы ненароком не коснуться. Кметь так и застыл, глядя прямо перед собой пустыми, полубезумными глазами. Когда Ярослав скрылся в тереме, от крыльца отделилась тень стоявшего там воина, и к сыну подошел воевода Будимир.
Чеслава поспешила уйти, чтобы не стать невольным видаком того, что для чужих ушей не предназначено, но не успела. Потому что воевода, так и не взглянув на Вячко, сказал.
— Ты мне больше не сын, — потом подошел и содрал с него, несопротивляющегося, воинский пояс.
Долго возился неверными, непослушными пальцами с застежкой, а Чеслава, словно к земле приросла. Ноги налились свинцом, она и хотела бы отвернуться, скрыться, чтобы не видеть эту невозможную, невообразимую кару, но не могла.
Наконец, воевода Будимир сладил с застежкой и, зарычав, напряг силы, чтобы отодрать Перунов оберег. Он сам приладил его к поясу сына, когда тот выдержал Посвящение и из мальчишки превратился в мужчину. Долго не поддавался тонкий шнурок, хотя, казалось,
Долго стояла тишина. Чеслава отчего-то страшилась пошевелиться. Краем глаза заметила она точно также замершего в стороне Стемида. Вот и воевода тоже стал невольным видаком суровой расправы. Наконец, Вечеслав отмер. Склонился и слепыми руками нашарил в пыли пояс. Бережно отряхнул его и, склонив голову, попытался застегнуть. Руки у него дрожали, не слушались.
Первым не сдюжил Стемид. В несколько шагов подошел к нему и взял — не выхватил — из рук воинский пояс, одним быстрым движением сладил с застежкой, пока кметь, не поднимая головы, разглядывал пыль у себя под сапогами.
— Есть, куда пойти? — спросил хмуро.
Вячко уразумел не сразу. Повел неуверенно плечами и махнул рукой.
— Под крыльцом посплю, — сказал он сорванным голосом.
Он не шутил и не пытался никого разжалобить. Просто разом сделалось ему все равно, где спать, что есть, куда идти. Может, случись все на берегу реки, он бы шагнул прямо в бурный поток, и все на этом.
— Под крыльцом токмо псы спят, а ты княжий кметь, — спокойно отозвался Стемид. Поймав взгляд Чеславы, вдруг подмигнул ей и улыбнулся, хотя было ему невесело. — Вот воительница наша княжей милостью одарена была избой! Пустишь к себе на ночлег мальца?
Невольно и губы Чеславы расползлись в слабую улыбку. Вот как бывает. Еще днем Вячко был для него щенком, что княжну погубил, а нынче уже малец. За ночлег его радеет…
— Вестимо, пущу, — она кивнула.
Вечеслав же стоял, словно глухой. Словно не о нем велась речь. Но когда Чеслава, чуть обождав, развернулась и зашагала к воротам, он последовал за ней неслышной тенью. Изба, которой ее ударил князь, стояла на окраине городище, одной стеной смотрела в сторону леса, и воительница прикипела к ней, едва впервые переступила порог. Раньше она, как и всякий кметь, у которого не было семьи, ночевала в клети, а вещи хранила под лавкой. Теперь же у нее был свой дом. Она проросла корнями так крепко, что не выкорчевать теперь и заступом.
Она и не собиралась.
Как всегда, изба дохнула на нее теплом и уютом. Шибко умелой хозяйкой Чеслава так и не стала, но кое-что стряпать, знамо дело, могла. Княгиня Звенислава с самого же первого дня присылала к ней чернавок из терема, и те приносили свежее молоко, сливки, сыры, караваи. Воительнице грозило растолстеть и превратиться в одного из тех дородных бояр, над которыми смеялась гридь, ведь в тереме их всех щедро кормили.
Неловко потоптавшись на пороге, Вячко поклонился сперва домовому и шагнул внутрь. Двигался он, словно деревянный, и лицо у него было каменное, совсем неживое. Покосившись на него, Чеслава указала рукой на лавку, что стояла в самом дальнем углу вдоль стены, напротив остывшей за долгой день печи.