Яромира. Украденная княжна
Шрифт:
Как можно княжичу такое запретить? Ему надлежало стать воином, правителем. Он упражняться должен денно и нощно.
— Обожди меня тогда. Как в гриднице управимся, погоняю тебя.
Лицо Крутояра вспыхнуло ярче солнца в дождливый день. Он радостно закивал и впервые за весь разговор просиял улыбкой.
— Я тут разом управлюсь, осталось навоз разгрести, и…
— Чеслава? Пошто ты здесь?
Воительница выругала себе крепким словцом. Ну, как так можно заболтаться, что шаги князя позади себя не услышать? Тот ступал бесшумно, как и подобало
Крутояра же при виде отца как ветром сдуло. Схватил зубчатые грабли, которые отставил в сторонку, пока говорил с Чеславой, и бочком-бочком скользнул обратно в конюшню. Чистить стойла. Занятие, вестимо, для княжича позорное, как и положено всякому наказанию.
— Княже, — воительница склонила голову. — Я сказать тебе хотела… С утра, еще до того, как солнце встало, я прямо из избы увидала, как воевода Видогост из леса выходил. Один. Шибко уж он таился, себе за спину все глядел. И по опушке в терем воротился.
Ярослав молчал. Какая-то мысль вертелась на самом краю сознания, но он никак не мог за нее ухватиться.
— Моя же изба с самого края стоит, — не дождавшись ответа, воительница заговорила вновь. — Я и порешила тебе рассказать. Чудно все же.
— Чудно… — эхом повторил Ярослав, мучительно что-то припоминая. В одно мгновение он изменился в лице. — Фибула! — воскликнул и поспешил на середину подворья.
Туда, где накануне выбросил в пыль находку, принесенную Чеславой с пригорка, где в последний раз Вячко видел княжну Яромиру.
Немало сапог прошлось по подворью за минувшее время.
Ярослав, не чураясь, сам разгребал пыль, и воительница, вестимо, последовала за ним. Наконец, он наткнулся пальцами и укололся до крови об острый край, но даже не почувствовал этого. Князь отряхнул об портки осколок фибулы и поднял его на вытянутой руке на солнце: так, чтобы на него попадали первые, особенно яркие лучи.
— Перуне, Отец небесный… — прошептал он ошеломленно одними губами.
Стиснул осколок в кулаке — вздулись жилы на предплечье — и, круто развернувшись, зашагал в терем. Чеслава поспешила следом. Происходило нечто невнятное и потому малость пугающее. Вихрем князь промчался мимо собственных воев и взлетел на крыльцо, а затем по всходу поднялся на женскую половину терема. Воительница старалась не отставать: грызла ее изнутри чуйка, что в таком состоянии Ярослав Мстиславич способен на непоправимое.
— Звенислава! — его громкий зов рокотом разнесся по горницам, и встревоженная княгиня показалась в дверях, держа за руку младшую дочь, Гориславу.
— Погляди! — князь приблизился к ней прыжком и показал осколок фибулы. — Погляди, такие ты на плащи нашивала? В дар дорогим гостям.
Княгиня посмотрела на мужа, словно впервые видела. Ее, как и Чеславу, потрясло то, как сильно князь был взбудоражен. Редко он давал волю чувствам, и того
— Что приключилось? — Звенислава протянула руку и накрыла ладонью его предплечье, подивившись тому, какой горячей была кожа. — Ярослав…
— Погляди на фибулу и скажи: узнаешь ты ее? — князь старался говорить спокойнее, но голос его дрожал, разрывался от сдерживаемого гнева.
Вздохнув, Звенислава покорно всмотрелась в кусочек, который протянул ей муж. Она повертела его в руках, погладила пальцами шершавые края, покатала меж ладоней. И, чуть помедлив, кивнула.
— Таких всего две было. Для плащей к-княжича Воидрага и дядьки его, воеводы. Их купцы из Царьграда по моей просьбе привезли…
Князь не дослушал даже. Развернулся и рванул прочь, только и мелькнула беленая рубаха на ступеньках всхода. Звенислава проводила его рассеянным взглядом и посмотрела на Чеславу, но та, уразумев, куда направился Ярослав Мстиславич, побежала за ним.
Выскочила на крыльцо, когда князя уж след простыл. В отчаянии воительница отыскала знакомое лицо воеводы Стемида в толпе гридней и махнула ему рукой, чтобы следовал за ней.
Верно, лицо у нее было шибко перепуганное, раз мужчина, не задав ни одного вопроса и ничего не сказав, молча бросился ее догонять.
В отдельные хоромы, где разместили дорогих гостей, они поспели вовремя. Голыми руками схватив воеводу Видогоста за ворот рубахи, Ярослав швырнул его спиной в стену, и тот осел на пол, оглушенный и ничего не разумеющий. Князь принялся осыпать его ударами кулаков.
— Где моя дочь?! Куда подевал мою дочку?! — рычал он в коротких промежутках, переводя дыхание. Лицо его искривляла дикая, ничем не обузданная злость.
Застыв в дверях, Стемид и Чеслава глядели на это несколько мгновений, что показались вечностью, а потом воительница, не помня себя, бросилась к князю, ловя за руку. Очнувшись, с другой стороны подоспел и Стемид.
— Ты убьешь его, господине! — кричала она, хоть и ведала, что тщетно.
Опьяненный и разгоряченный, Ярослав ее просто не слышал.
— Что тут… дядька! — в горницу влетел княжич Воидраг, привлеченный звуками борьбы.
Он поднял шум, и на него сбежались кмети из обеих дружин. Насилу Ярослава оттащили от валявшегося на полу воеводы. Потребовалось пять крепких, дюжих мужиков, чтобы обуздать князя. У того в кровь были разбиты кулаки. Кровь же пятнами рассыпалась по рубахе и стенам над местом, где избивал он воеводу.
Видогост тяжело захрипел и продрал уже заплывшие под ударами глаза.
— Я… я… — заикаясь, первым заговорил княжич Воидраг.
— Покажи свой плащ, — Ярослав глянул на воеводу. — Который тебе моя княгиня подарила.
Когда Видогост не пошевелился, князь не выдержал и сам раскидал в разные стороны кучу тряпья, что лежала на лавке. Нашелся в ней и дорогой, добротный плащ — дар грядущим родичам от ладожской княгини. Именно в них воевода и княжич сидели на пиру в ту забытую Богами ночь.