Юми и укротитель кошмаров
Шрифт:
– Учеба? – переспросила Юми.
– А, ты еще не в старшей школе? Сильно младше Никаро? – спросила Аканэ.
– Скажи, что на три года. Но в текущий набор не прошла по возрасту.
– На три года, – ответила Юми, будучи уверенной, что не выглядит настолько младше. – Но в текущий набор не прошла по возрасту.
– Значит, у тебя экзамены через несколько месяцев, – сделала вывод Аканэ. – Это пустяки, кто бы что ни говорил. – Она поерзала. – Принесу тебе лапши. Только смотри не перетрудись, ладно?
Юми низко поклонилась, довольная, что отвязалась от Аканэ.
–
– Среднюю школу оканчивают в шестнадцать-семнадцать лет, – объяснил Художник, – и сдают экзамены, чтобы поступить в старшую для профессионального обучения. Тут это считается очень важным. Несколько месяцев перед экзаменами подростки учатся по многу часов в день. Это хорошее оправдание, чтобы Аканэ не начала тебя повсюду таскать.
Юми понимающе кивнула, но все равно мысленно поблагодарила Аканэ за предложение принести нормальной еды. Затем вновь опустилась на колени и взялась за кисть.
– Юми, – одернул ее Художник, – ты не хочешь отдохнуть?
– Только если ты предложишь, мастер. – Она отвесила земной поклон.
Художник едва не расхохотался.
– Мастер? Я что, похож на мастера?
– Ты выполняешь эту роль, – не поднимая головы, ответила Юми.
– Подожди, – сказал он. – Если бы я не предложил отдохнуть, ты бы так и рисовала дальше? До каких пор? До потери сознания?
– Если бы того требовало мое обучение.
– И… ты бы выполнила все, о чем я попросил?
– Если это поможет мне натренироваться.
– Совсем запамятовал, – как бы спохватился он. – Чтобы освоить процесс рисования, обязательно нужно упражняться, стоя на голове.
Юми приподняла голову и увидела, что он уселся обратно на свой алтарь.
– Засунув палец в левую ноздрю. Неплохо бы сейчас потренироваться. Приступай.
Она едва не послушалась. Едва не попыталась встать на голову (будучи при этом в юбке), чтобы проверить, действительно ли ему хочется, чтобы она попусту тратила время, рискуя вдобавок получить травму. Если бы такое случилось, Художнику было бы поделом.
Но она решила не создавать прецедент, позволив себе баловство. Вместо этого уселась на колени и посмотрела Художнику в глаза, испытывая раздражение, которое обычно могла контролировать.
– Ты относишься к своей должности без уважения, – сказала Юми.
– Мой мир, – бросил он, – мои правила.
– Твой мир, – парировала девушка, – совершенно (низким стилем) нелепый. Мне нужно передохнуть.
Она подошла к окну, повозилась с защелкой и открыла раму. Хотелось свежего воздуха, пусть и холодного. Как Художник умудряется вывести ее из себя? Ее терпению можно позавидовать – все благодаря наставлениям Лиюнь. Почему же теперь она огрызается на этого мальчишку из-за каких-то дурацких шуток?
Воздух с улицы был прохладным по сравнению с нагретым воздухом комнаты. В нем витал странный запах, бодрящий и манящий. Похожий на аромат свежевыстиранной одежды. Улица была… мокрой. Юми посмотрела на небо, и ветер бросил ей в лицо капли. Дождь. Дождь разливается по земле, не испаряясь при соприкосновении с ней. Как удивительно! Почему же весь город
А запах… Неужели так пахнет дождь, разливаясь в лужи? Юми не любила холод, но в этих запахах и в самом городском пейзаже было нечто притягательное. Экзотическое, чарующее. Вода, покрывающая землю… дождь, который можно понюхать… и улица, озаренная сиреневым и голубым светом.
Она посмотрела на улицу, на прохожих с яркими зонтиками. Одежда на людях была настолько разнообразной, что Юми задалась вопросом: как они решают, что надеть? Может, именно поэтому некоторые женщины даже в холодную погоду носят неприлично короткие, до середины бедра, юбки? Когда выбор слишком широк, мозг перестает соображать. Дело не в том, что эти женщины аморальны; просто у них проблемы с принятием решений.
Подворотня напротив дома привлекла ее взгляд. Юми даже не поняла почему. В этой густой тьме разглядеть что-либо невозможно. Да и нет там ничего, кроме теней…
Тут Юми окутал ночной холод. Ветер хлестнул ее, словно принял за точильный камень. Вдруг проголодавшийся дождь начал кусаться. Она закрыла окно и возобновила занятие – оставалось нарисовать бамбук еще шестьсот тридцать семь раз.
Если бы она присмотрелась или позвала Художника, быть может, они разглядели бы в подворотне живую тьму – ту, что оставляла следы на кирпичах и темный дымок, как от недавно погашенной свечи, вьющийся вверх, несмотря на дождь.
Глава 20
Юми заставила Художника прождать целую неделю – одиннадцать дней, – прежде чем позволила перейти к следующему этапу обучения.
Одиннадцать дней!
Каждый из этих дней он провел сидя, поднимая камни, оценивая их вес, их балансировку. Изучая их, пытаясь «понять». Ad nauseam [4] .
Скука приобрела для Художника новую форму. Он не скучал, как человек, которому доступна сотня занятий, но ни одно не кажется привлекательным. Это была старомодная деспотическая тоска, к которой тебя вынуждает общество, где выбирать не из чего. Общество, где отдых считается грехом, а словосочетание «свободное время» используется, только когда речь заходит об очень богатых людях.
4
До отвращения, до тошноты (лат.). – Примеч. перев.
Все бы ничего, если бы не солнце. Художник запекался сверху и снизу, как блинчик. Солнечный свет здесь обладал совершенно изнуряющим свойством, вытягивал силы, погружал в сон. Художник думал, что здешнее солнце, возможно, питается волей тех, кто живет под его лучами.
– Ты должен понять камень, – наставляла Юми, расхаживая кругами.
Когда она оказывалась напротив солнца, его свет просеивался сквозь нее, как сквозь витраж.
«Понять». Спустя неделю он так и не сообразил, что она имела в виду. По правде говоря, в тот день, несмотря на обещание новой темы, Юми все равно заставила его взвешивать камни «для разогрева».