Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции
Шрифт:
И вот я у Вениамина Александровича Каверина на его даче в Переделкине. Я рассказал ему о последних находках В. А. Троицкого и В. З. Кузьминой. Он только что поправился после болезни, меня просили не волновать его, но он конечно же разволновался:
— Передайте им от меня большое спасибо!.. Да, действительно, Арктика обладает таинственной притягательной силой. Мне уже за восемьдесят, но меня по-прежнему волнует все, что связано с ней. Кстати, я до сих пор не могу понять причин того странного и удивительного успеха «Двух капитанов», я никогда не относил их к числу лучших своих книг. Но, как ни странно, мое имя как писателя прежде всего знают по этой книге, меня иногда даже это раздражает. Только вот в этом году три переиздания. В чем тут тайна? Сам я до конца не могу понять. Вот я слежу за печатью: вы от Альбанова пришли к поиску Леваневского. Говорите, что случайно. А
— Вениамин Александрович, оригинал «Записок…» Альбанова, хранившийся у его сестры Варвары Ивановны в Красноярске, таинственно исчез незадолго до ее смерти. Некоторые из ее соседей, знакомых утверждают, что, чувствуя свой конец, она переслала его вам.
— Нет, — на какое-то время задумался Вениамин Александрович. — Я ни разу ей не писал. Насколько я знаю, с ней переписывались Визе и Пинегин. Все сведения до меня доходили через них. Нет, я ничего от нее не получал. Если только допустить, что она отправила, а я не получил. Визе она уже не могла отправить, он умер в 1954-м, но она могла об этом не знать. Если она отправила куда-нибудь «на деревню дедушке»: в Союз писателей, в какой-нибудь журнал, ведь адреса-то моего она, скорее всего, не знала. А я к тому же менял квартиры, и бывало, что не всегда до меня почта доходила. Если она кому могла послать, то, скорее всего, Визе. Она могла не знать, что его давно нет в живых. Кстати, Вы знаете, что он праправнук Анны Керн? Да-да, той самой, которой Александр Сергеевич Пушкин посвящал свои стихи…
«Судьба героической женщины Е. Жданко — это отдельная величайшая эпопея. Суровые норвежцы, американцы, англичане не имели в составе своих экспедиций женщин, в экспедициях русских полярников Русанова, Брусилова они были и стойко переносили тяжелейшие невзгоды», — писал мне В. И. Иванов из Арзамаса-16, бывшего Сарова, случайно ли, или в наказанье Божье скит Серафима Саровского превратился в институт-завод по производству самого страшного в истории человечества оружия. В. И. Иванов забыл вспомнить, а может, и не знал об их предшественнице Марии Прончищевой, которая, как установлено в результате настойчивых изысканий С. В. Попова, была на самом деле Татьяной. И вдруг меня резанула мысль: так-то оно так, все трое были женщинами героическими, но все три русские экспедиции, в которых они были, не вернулись, погибли. Видимо, было бы лучше, надежней, когда женщины ждали любимых дома…
И теперь в студеной Арктике их имена: рядом с мысом Русанова на острове Колосовых озеро Жюльетты Жан. Владимир Александрович Русанов так писал о ней своим родным: «Мне судьба дала очень ученую, красивую и молодую жену француженку, ее зовут Жюльетта Жан… Она прекрасно воспитана, знает музыку, понимает живопись и знает иностранные языки, особенно хорошо английский. И при всем том она нисколько не избалована и умеет работать… Иметь такую жену — счастье, которое далеко не всегда и не всякому может выпасть на долю… Ее знания являются для меня в высокой степени полезными и необходимыми. Никогда я один не смог бы сделать то, что теперь легко могу делать, работая совместно. Научная важность нашего союза неоценима, громадна…» Недалеко от купола Брусилова и мыса Альбанова на Земле Франца-Иосифа мыс Жданко. Самая глубокая бухта, врезавшаяся в берег Прончищева на Таймыре, носит имя Марии Прончищевой, которая, как я уже сказал, на самом деле была Татьяной…
Василий Васильевич Прончищев был начальником Лено-Хатангского отряда Великой Северной экспедиции 1733–1743 годов. Легендарный Семен Иванович Челюскин, именем которого позже был назван самый северный мыс Азии, был его помощником. Летом 1735 года отряд Прончищева, состоявший из пятидесяти человек, в отряде был еще геодезист Никифор Чекин, на дубль-шлюпе «Якутск» прошел в устье реки Оленек, где зазимовал. В следующую навигацию Прончищев обследовал якутский и таймырский берега до широты 77 градусов и 55 минут. При этом он открыл острова, которые теперь называются Преображения, Петра, Фаддея, «Комсомольской правды» и пока неведомой мне Тересы Клавенс. Все их он нанес на карту без названия. Возвращались на веслах, раздвигая шестами льды и постоянно борясь с обмерзанием корпуса. Уже при подходе к устью реки Оленек Прончищев скончался от цинги. Через несколько дней после мужа умерла и Татьяна.
Ныне уже никто не может сказать определенно, кто назвал жену В. В. Прончищева Марией. Имена Прончищевых на карту Арктики были нанесены начальником Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач» в 1913 году Б. А. Вилькицким, о котором разговор еще впереди. Но имени Мария в названии бухты нет на карандашном рисунке-наброске Б. А. Вилькицкого с предлагаемыми названиями в том районе — этот набросок С. В. Попов сравнительно недавно обнаружил в Ученом архиве Географического общества. Все свидетельствует о том, что название бухты с именем Мария дано не участниками Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, а каким-то образом возникло позднее при картосоставлении. К сожалению, многие съемочные планшеты и так называемые описные журналы экспедиции Б. А. Вилькицкого сгорели в Ярославле во время савинковского мятежа. Скорее всего, один из мысов бухты первоначально был подписан на карте «М. Прончищевой», то есть сокращенно от «Мыс Прончищевой». Позже эту надпись отнесли к бухте. Вот и получилось — «бухта М. Прончищевой»…
Десятки писем самого различного содержания приходили ко мне в то время. Филателист из Ухты просил пересылать ему полярные и редкие марки, которые я получаю в результате переписки. В. П. Хохлов из г. Кавалерово Приморского края требовал от меня полную родословную разветвленной семьи Жданко и недоумевал, почему я ее не знаю.
Многих по-прежнему интересовала судьба исчезнувшей почты. Была ли она вообще? Глубоко волновала многих дальнейшая судьба Е. А. Жданко.
«С большим интересом и вниманием прочитали всей семьей Вашу книгу „Загадка штурмана Альбанова“, — писала семья Скоробогатовых из Томска. — Спасибо Вам за нее! За то, что рассказали об этом удивительном человеке. Прочтя о нем, его уже не забудешь. Надеемся, что Вы поиски не прекратили. Просим ответить на некоторые вопросы.
Прежде всего, о судьбе почты, которую доставил (?) Валериан Иванович со „Св. Анны“. Неужели до сих пор так и не отыскались ее следы? Второй вопрос — о Ерминии Александровне Жданко. Возможно, Вам посчастливилось, и Вы узнали что-то новое о ней. А может, подтвердилась версия о том, что ей удалось спастись и она действительно приезжала из Франции в Ригу…»
Рига… Все настойчивее название этого города звучало в письмах, в публикациях как один из адресов возможного поиска. Но все мои дороги в то время были на восток: Камчатка, Чукотка, Якутия…
И вдруг, с некоторым разрывом, сразу два письма из Риги.
Первое — от участника полярной экспедиции «Комсомольской правды» действительного члена Географического общества СССР Валериана Виноградова: «Посылаю Вам документ о встречах Конрада с С. П. Казанковым. Прошу выслать мне данные биографии Конрада для дальнейших поисков».
Документ представлял собой рассказ бывшего моряка, ветерана войны и труда, участника знаменитого конвоя PQ-18 Сергея Павловича Казанкова о встречах с Александром Конрадом и Эрнстом Тельманом:
«Мы звали его Сашка Конрад. Впервые я встретил его в Ленинграде в 1926 голу. Я ходил на грузопассажирском судне „Совет“, крупнейшем тогда, матросом. Конрад был тогда вахтенным матросом, работал в порту. Визу ему почему-то не давали, и он ходил матросом, кочегаром с перерывами на разных судах Балтийского морского пароходства, но не в загранплавания. Мы ходили по линии Ленинград — Лондон или Гамбург и обратно. Когда приходили в Ленинград, Конрад стоял от порта на „Совете“ вахтенным матросом, а числился кочегаром, с неделю, пока мы отдыхали на берегу. Так было в 1926 и 1927 годах. Так было много раз, мы ходили в рейс на две недели. Потом он выучился на курсах на механика, ему дали визу. Я с ним разговаривал. Он был роста моего, около метра семьдесят, худощавый и весь седой. Он был хороший человек, веселый, любил поговорить — о себе скупо. Все знали, что он был с Брусиловым и вышли только двое с Альбановым. В подробности он решительно не вдавался. Слух был о том, почему только вдвоем спаслись, но при нем — никогда. Конрад был вежливый, услужливый, товарищ хороший. За столом обедали в кубрике, приглашали, он выпьет рюмочку — и все. Доверяли ему — всегда все сделает. Был разговорчив — но только не о 1914 годе. Кажется, у него в Ленинграде была семья. После войны я пошел в музей в Ленинграде, смотрю: Сашка Конрад на фотографии, — как в 1926 году, а рядом Альбанов…