Заговор генералов

Понизовский Владимир Миронович

Где сейчас его батарея? Утром нужно явиться в управление артиллерии армии, сдать проездные документы, получить предписание и назначение. Как бы там ни было, а завтра — нет, уже сегодня! — он увидит всех своих братушек-ребятушек.

Поручик протиснул руки в лямки, поправил за спиной тяжелый ранец.

Нет, не с пустыми руками возвратился он из Питера на фронт.

КНИГА ВТОРАЯ

ВИХРИ

Часть первая

ПРОТИВОБОРЦЫ

Глава первая

3 августа 1917 года

Петроград — Армия. Срочно. Военная. Начштаверх [8] и комиссарверх [9] .

На

Московском совещании, имеющем открыться двенадцатого сего августа, признано необходимым быть верховному главнокомандующему, комиссарверху, одному представителю штаверха, двум представителям союза офицеров при ставке и по два выборных представителя от армейских и фронтовых комитетов. Точка. Прошу не отказать оповестить заинтересованных лиц, учреждения, организации и сделать указание о прибытии в Москву ко дню открытия совещания. Точка.

Начкабинета военмин [10] полковник Барановский.

8

Начштаверх начальник штаба верховного главнокомандующего.

9

Комиссарверх — комиссар Временного правительства при Ставке.

10

Военмин — военный министр.

1

Петроград. Начкабинвоенмин.

От Армкома [11] XII армии Севфронта делегирован поручик Путко. Тчк.

Антон выехал в Москву.

После недавней трепки его батарею вывели во второй эшелон — на отдых и доукомплектование. Поэтому поручику было разрешено передать дела заместителю и отбыть неделей раньше. Повод, как говорится, налицо: поцарапало и на этот раз. Благо осколок оказался уже на излете и лишь рассек фуражку и лоб. Но вид внушительный: голова перебинтована, пятно запекшейся крови, уши торчат.

11

Армком — армейский комитет.

— Заклеите мишень в Москве — будет что подставлять германцу в следующий раз, — напутствовал Путко командир дивизиона Воронов.

По пути в Москву Антон решил сделать остановку в Питере, чтобы встретиться с товарищами и сориентироваться в обстановке: все так запуталось-перепуталось, что сам черт не разберет. Особенно когда сидишь неделями на позиции со своими восьмью гаубицами посреди болот, впереди противник, позади — бездорожье, а вокруг чавкают, взметая тяжелые столбы грязи, снаряды и мины.

Еще тогда, в марте, Путко заявился в свою полевую штурмовую в самое время — питерская красная волна докатилась до передовых позиций: слухи, встревоженные и восторженные лица. Его тяжелый ранец пригодился. Номера «Известий» с «Приказом № 1» затерли до дыр. И полетели из батареи по всей дивизии и дальше, по соседним частям, большевистские листовки. А через несколько дней сам Антон получил уже и первый номер возрожденной «Правды».

Как и в тылу, здесь, на фронте, с первых же дней революции началось противоборство. Но межа пролегла более четко, чем в Питере и Москве. Там с одной стороны — Временное правительство, с другой — Совдепы, а уже в самих Совдепах — оборонцы против пораженцев, эсеры и меньшевики против большевиков. В окопах и на позициях, под залпами вражеских батарей и пулеметами, обе идеи обнажились, как обструганный от сучьев и коры ствол дерева: за немедленный мир — или против него; за народную власть, которая тотчас даст землю крестьянам, — или против нее; за восьмичасовой рабочий день — или за прежнюю подневольщину на фабриках и заводах… Большевики оказались одни против всех остальных, будь то думцы, министры или члены Совдепа, кадеты, меньшевики, эсеры, «внепартийные».

Казалось бы, каждому ясно, как дважды два, на чьей стороне народная правда. Однако путь к этой правде преграждала глыба, тяжеленный вековой камень, который надо было еще раскачать и отворотить в сторону: отношение к войне. Не то что темные, неграмотные мужики — об этот камень споткнулись образованнейшие, просвещеннейшие лидеры социализма, от вождей европейской социал-демократии до Плеханова. Наскочив на эту глыбу, обломала свои колеса

карета II Интернационала. Что же это за глыба?..

Испокон века впитывал русский человек благодарную любовь к родной земле, к своему отечеству. Исподволь, веками это понятие сливалось в народе и отождествлялось с понятием «Российская держава», а значит — империя. И мужик, забритый в армию, шел защищать осененную трехцветным флагом и двуглавым орлом родину-империю.

Большевики же с самого первого дня мировой войны были пораженцами; лозунгам царизма и буржуазии: «Объединимся в едином братском чувстве!», «Забудем домашние и партийные распри!» — они противопоставили ленинский: «Поражение самодержавия, превращение войны империалистической в войну гражданскую!» Антон узнал об этом лозунге уже осенью четырнадцатого, в Нерчинском остроге, куда пригнали с очередным этапом кандальников нескольких большевиков.

Ах как легко было измываться над ними — брошенными на каторги, в тюрьмы, загнанными в подполье, исторгнутыми в эмиграцию, — измываться в общедоступной печати всем оборонцам, от черных «национал-шовинистов» пуришкевичей до розовых «социал-патриотов» меньшевиков типа думского Чхеидзе! И как трудно было в тех условиях объяснять, что большевики ратуют не за отдачу в германский полон российского народа, а за свержение всех империалистических правительств — и русского, и германского, и английского, и французского, — выступают за то, чтобы общими усилиями солдат, пролетариев и крестьян была прекращена всемирная бойня.

Но вот рухнула династия Романовых, есть хоть и Временное, а правительство, есть Советы рабочих и солдатских депутатов. Как же теперь относиться к войне? Все, кто прежде были оборонцами, ими и остались. Только к вчерашнему призыву: «Война до победного конца!» — они добавили: «В защиту свободы!» Вчерашние просто «оборонцы» сделались «оборонцами революционными». И все они в борьбе против большевиков использовали эту больно цепляющую за живое идею защиты родной земли.

Солдаты, те же крестьяне и рабочие, хотя в глубине души понимали, что гусь свинье не товарищ: во Временном правительстве министрами стали буржуи и помещики, князья да фабриканты, — но в слепом своем легковерии думали, что нынче все в России окрасилось в алый цвет революции. Неграмотные, не искушенные в политике, они любое пышнословное обещание принимали за чистую монету, верили, что Временное правительство действительно осуществит их сокровенные чаяния. Меньшевики же и эсеры в Совдепах лишь укрепляли эту их наивную веру. И с новой силой расцвело оборончество.

Как раз в тот день, когда Антон возвратился на батарею, Временное правительство выступило с обращением к населению России — заявило, что «приложит все силы к обеспечению нашей армии всем необходимым, для того чтобы довести войну до победного конца», — и призвало «защитить от германского императора свободное отечество». Мол, война отныне ведется не за Босфор и Дарданеллы, а во имя завоеваний революции. Рубеж между большевиками-интернационалистами и всеми прочими ура-патриотами обозначился еще непримиримей. Многие миллионы людей доверчиво поддались оборончеству. Они ненавидели войну, но верили, что путь к окончанию ее лежит только через победу. В этой борьбе у большевиков было единственное оружие — сила убеждения. Терпеливо, настойчиво объяснять заблуждающимся истинное положение вещей, действительный характер войны и те цели, которые преследует в ней буржуазия. Но сколько нужно было терпения и выдержки! Как нужны были точные ориентиры!..

На батарее, получив очередной номер «Правды», Антон припал к шершавому листу: «Приезд Н. Ленина» [12] .

«3 апреля, днем, в Петрограде разнеслась весть о том, что вечером с поездом Финляндской железной дороги должен приехать вождь революционной части РСДРП т. Ленин.

Газет в этот день не было, заводы не работали, но тем не менее радостная для всего революционного российского пролетариата весть проникла во все районы. Рабочие стали готовиться к грандиозной встрече того, кто более десяти лет принужден был жить вдали от России, в тяжелой эмигрантской атмосфере, но чей голос громко звучал, несмотря ни на какие царские рогатки, и вел за собой революционный пролетариат. Лозунги, брошенные им в рабочую массу, нашли свое подтверждение в той революции, которая вернула его на родину…»

12

Н. Ленин — псевдоним В.И. Ленина в тот период.