Заговор генералов
Шрифт:
— Ах ты!.. Была б моим вестовым, на гауптвахту бы посадил!
Девушка принесла его одежду, сложила на стуле перед кроватью:
— Нательное потом выстираю, вот Санькино, в пору будет… Сейчас завтракать будем.
Антон с благодарной улыбкой кивнул. Она отозвалась открыто, смешное личико ее с короткой стрижкой засияло.
Через полчаса, отутюженный, бодрый и сытый, с венцом бинта на голове под фуражкой, он уже вышагивал в сторону Александровского моста выполнять первое задание, полученное от товарища Юзефа — члена ЦК Феликса Дзержинского.
Двое суток назад, в
— И та и другая организации — опорные базы контрреволюции, — с интересом изучив рекомендательные письма, сказал Дзержинский. — Нельзя упустить столь великолепную возможность прощупать их изнутри. Фронтовик. Офицер. Кавалер. Делегат. И ни намека на вашу партийную принадлежность. Понятно? Вечером доложите о результатах.
Александровский мост на противоположной стороне Невы вливался в Литейный проспект. Адрес Антон знал. Выборгская сторона, что осталась позади, была будто одета в рабочую блузу — серая, дымная. Здесь, за мостом, стены дворцовых зданий расцвечены щитами реклам. Оказывается, все так же пел Шаляпин, Сегодня вечером — в «Фаусте». Тут же рядом на листе буквами в вершок: «Заем Свободы. Облигации сего займа выпускаются на 54 года и погашаются по нарицательной цене в течение 49 лет, тиражами, производимыми один раз в год, в декабре, начиная с 1922 года…» Тут же давалось изображение облигации: по центру, в венке — портал Таврического дворца. «Сильный враг глубоко вторгся в наши пределы, грозит сломить нас и вернуть страну к старому, ныне мертвому строю… Одолжим деньги Государству, поместив их в новый заем, и спасем этим от гибели нашу свободу и достояние. Миллионы сотен дают сотни миллионов. Пусть каждый из нас помнит, что купивший облигацию „Займа Свободы“ в 100 рублей, дает армии 4 ружья, 15 снарядов или 1000 патронов…»
Какой-никакой, а отзвук войны. Да только если от каждого ружейного ложа перепадет в карман Родзянке по рублику, Ипполитову — по копейке с патрона, а уж Лессперу — не меньше чем по трояку со снаряда, сколько же это останется для «защиты свободы»?.. И какими купюрами выкладывать? Недавно вошли в оборот новые денежные знаки, выпущенные Временным правительством. На плохой бумаге, жалкие на вид. Их сразу окрестили керенками. Ходили они наравне с Романовнами, царскими красненькими и синенькими, но принимали их в уплату с меньшей охотой.
На тротуарах — полным-полно народа. Какой нынче день? Вроде бы суббота, рабочий. Правда, в толпе больше серо-зеленого цвета. На рукавах гимнастерок и френчей все те же черепа и кости или черно-красные нашивки «штурмовых батальонов», «батальонов тыла» и прочих формирований Временного правительства.
По мостовой под медь оркестра маршировала воинская часть. Антон не обратил бы на нее внимания, если бы праздношатающиеся не поспешили к кромке тротуара. Впереди колонны плыло
Молодые щеголи в полувоенных френчах, стоявшие на тротуаре рядом с Антоном, оглядывали «смертниц», как ощупывали.
Нелепо: женщины — и «команда смерти». Кощунственно…
Табличка справа от двери подъезда: «Союз офицеров армии и флота. Петроградское отделение». Под табличкой приколота картонка: «Кв. 19, 3-й этаж».
Он одернул гимнастерку. Подтянул ремень. Помедлил, собираясь с мыслями. «Фронтовик и кавалер… прикинусь олухом господним…»
Взбежал по лестнице. Дверь в квартиру не затворена. Гул голосов. Коридор — хоть на велосипеде раскатывай. В комнатах стоят, сидят, покуривают офицеры разных чинов и родов войск.
— Разрешите обратиться!
— С фронта? Свеженький? Пожалуйста, сюда, господин поручик, к подполковнику князю Гаджиеву!
Подполковник — молодой, тонколицый, с густыми, сросшимися на переносице бровями, в белой черкеске с серебряными гравированными гозырями — был в кабинете один.
Он вышел из-за стола, заваленного бумагами, взял пакет, прочел вложенный в него лист. «Знал бы ты, кто держал это письмо в руках нынешней ночью…»
— Очень харашо, баевой офицер! Ну, чего скажешь?
— Прибыл. Сказать ничего не могу — прямо с передовой.
Вытянулся:
— Извините! Командующий Шестой отдельной штурмовой полевой!..
— Зачэм? — оборвал его рапорт подполковник. — Я уже все прочел. С какого фронта? — он заглянул в листок. — А-о, от Владислава Наполеоновича Клембовского?
— Не имею чести знать главнокомандующего Северным фронтом лично!
— А я знаю. Вмэсте вино пили. Хароший человек, но куда глядит? Вот! князь протянул поручику бланк. — Сегодня получили. Для сведения. Читай.
Антон взял бланк:
«Ставки — Петроград. Военмин, Министру юстиции,
Петроградское отделение Союза, Петроградское агентство.
Главкомитет Союза офицеров протестует против нарушения постановления Временного правительства и бездействия власти, двоеточие. Издаваемая районе XII армии газета „Окопная правда“ переменила свое название на „Окопный набат“ и продолжает выходить в том же большевистском духе и по прежней программе. Точка. Ставка. Главкомитет».
— Не могу знать! — отдал он бланк.
— Аткуда тебе знать? Контрразведка должна знать. Подполковник разглядывал его, а он — подполковника.
Красив. Оливковое, со смуглым румянцем, тщательно выбритое лицо. Под полоской щегольски подстриженных усов — крепкие зубы. Украшение парадов и балов. Монархист — как пить дать.
— Какое дэло хочзш?
— Не могу знать! — он изобразил на физиономии недоумение. — Не знаю целей офицерского союза — ведь я с передовой!
— Введу в курс дэла, — ласково хлопнул его по плечу князь.