Заговор генералов
Шрифт:
Керенский предусмотрел такую возможность: постановлением Временного правительства были воспрещены в Петрограде и Москве «всякие шествия и уличные сборища». Министр внутренних дел эсер Авксентьев недвусмысленно предупредил в печати, что «попытки нарушить это распоряжение, а равно всякие призывы к насилию и к мятежному выступлению, откуда они бы ни исходили, будут прекращены всеми мерами».
Большевикам стало известно, что многочисленные московские военные училища, школы прапорщиков, бригада ополченцев приведены в боевую готовность, а к городу подтягиваются части из окрестных гарнизонов. Нет, никаких действий, могущих сыграть
Центральное бюро профессиональных союзов от имени сорока одной организации поддержало большевиков и санкционировало однодневную забастовку. Однако меньшевики, эсеры, Московская дума, сблокировавшись и с кадетами, и с «внепартийными», выдвинули контрпредложения: «Москве оказана особая честь! Идея совещания родилась у министров-социалистов! Надо ли нам изолировать себя от всей остальной России и расширять пропасть между рабочим классом и всеми другими гражданами страны?..» Короче: не протестовать, а наоборот — приветствовать съезд заговорщиков. И еще один «благоразумный» довод: Государственное совещание — дело, мол, не московское, а всероссийское, поэтому пусть решает не Московский Совдеп, а ВЦИК. А во ВЦИК, известно, Чхеидзе и Церетели горой стоят за совещание.
В массе начались колебания. За кем же пойдет трудовая Москва?
Последнее, что довелось услышать Антону от Пятницкого, — это исход голосования в Московском Совдепе. Голосовали уже глубоко за полночь.
— Общими силами меньшевики и эсеры добились перевеса: провели резолюцию против стачки.
— Так что же, все сорвалось?
— Шалишь! Мы решили обратиться к самим рабочим.
— А если казаки и юнкера устроят провокацию? Вспомните пятый год или июль.
— Будем соблюдать выдержку. А перегнут палку — и мы напомним им пятый год. Скажу тебе по секрету: обсуждали мы и такую возможность. Еще с апреля у нас на заводах созданы отряды Красной гвардии, партийные дружины, восстановлены боевые рабочие дружины — и на «Михельсоне», и на Военно-артиллерийском, на «Проводнике», «Бромлее», «Гужоне», на «Динамо»… Они тоже приведены в готовность и на завтрашний день получат оружие. Но ни один боевик до приказа не выйдет с этим оружием на улицу.
— Если все же дойдет до этого — и мне найдите дело, — сказал Путко. Чему-чему, а стрельбе по целям я научился.
— Не горюй, твоя наука еще пригодится. Пока же твоя забота — держать уши торчком. Ты уже выудил немало нового и важного.
В устах Пятницкого это было высшей похвалой.
— Локауты, заводы на замок — пусть рабочие и их дети мрут с голоду эту политику Путиловых да Прохоровых мы раскусили давно, — продолжал он раздумчиво оценивать сведения, добытые Антоном. — Но вот точный срок одновременного удара: конец августа — начало сентября… С чем это связано?.. Попытайся уточнить.
Он оглядел собеседника:
— Не возьму в толк: чего это Милюков обхаживает тебя, словно девицу?
— Как-никак сын бывшего коллеги.
— Эмоциями объясняешь? Ишь какой этот Павел Николаевич чувствительный!.. Да у него таких профессорских сынков в кадетской партии пруд пруди. Не-ет, зачем-то именно ты ему понадобился… Договоримся так: что бы он тебе
Они простились с петухами: Пятницкий жил в Марьиной роще, и здесь, как в деревне, кукари-пономари подняли перекрик с цепными псами на заре.
Антон только задремал, как поднял его негромкий стук в дверь номера:
— Вы уже встали, мой друг? Если есть желание, не составите ли старику компанию на завтрак? Жду вас внизу, в ресторане.
Он быстро привел себя в порядок. Сбежал по лестнице в кафе, нашел столик, за которым, проглядывая ворох газет, сидел Павел Николаевич.
— «Я гусар молодой…» — добродушно улыбаясь, напел профессор. Он был свеж, надушен, напомажен и весь лучился расположением. — Опять, юный Дон-Жуан, даю голову на отсечение, шалопутничали до рассвета?
«Следит он за мной, что ли?» — подумал Путко.
Профессор понимающе, отечески подмигнул: мол, одобряю. А когда подали кофе, сливки и булочки, посерьезнев, сказал:
— Антон Владимирович, я хотел бы попросить вас об одной немаловажной услуге.
— Буду рад.
— Не торопитесь с ответом. Моя просьба может показаться супротивной вашим представлениям о кодексе офицерской чести… Но поверьте, не собственного живота ради, жив я заботами о судьбе отечества…
Профессор тяжко вздохнул:
— Наступает поворотный момент в истории России… Может быть, вечевой колокол призовет завтра или послезавтра… Может быть, через две недели… Но каждый из нас должен быть готов откликнуться на его призыв…
— Я слушаю вас с нетерпением.
— Есть мудрая русская пословица: «Криком изба не рубится, шумом дело не спорится». Вы, конечно, кое-что уловили из вчерашней беседы у хлебосольного Петра Петровича в Беляеве-Богородском. Не буду перегружать вас бременем излишней ответственности, поэтому не стану объяснять всего… Скажу лишь одно: для выполнения нами замышленного нам нужна армия. Деньги, оружие, возбуждение общественного мнения — все в наших руках. А вот армия…
— На Спиридоновке я видел высший генералитет, — заметил Путко.
— Вы правы. И вы верно улавливаете ход моей мысли, — мягко качнул седой головой профессор. — Но генералы непосредственно не командуют теми, в руках у кого ружья. Генералы командуют офицерами, а уже офицеры — нижними чинами, правильно?
— Совершенно верно, господин профессор. Но позволю себе уточнить, нижними чинами командуют младшие офицеры.
— Дорогой мой, вы как будто читаете мои мысли, — Милюков с удивлением и удовольствием посмотрел в лицо поручика. — Именно к этому я и веду. Следует уточнить также, что не все генералы и обер-офицеры в чести у солдатской массы… Да-да, после пресловутого «Приказа № 1» приходится считаться и с этим… Поэтому наша надежда — на молодежь. На таких бравых и преданных молодых офицеров, как вы!
«Вот он к чему клонит!..» — Антон изобразил на лице смущенную улыбку:
— Что вы, Павел Николаевич!..
— Не скромничайте. Ваши два Георгиевских креста говорят сами за себя. К тому же вы не какой-то там Держиморда, Скалозуб — вы можете найти общий язык с «серой скотинкой», не так ли?
— Думаю, могу. С солдатами на батарее у меня самые добрые взаимоотношения, — не согрешил против истины поручик.
— Следовательно, если вы им приказываете: «Стреляйте, братцы!», или как там по-военному…