Заговор генералов

Понизовский Владимир Миронович

— У нас коротко: «Огонь!» — рявкнул Путко, да так громко, что все сидевшие в ресторане встрепенулись.

— Хо-хо! Ну и голосок! — рассмеялся Милюков. — Живо представил себе! Хо-хо!.. Только прошу вас, потише. Иначе они все залезут под столы. Когда вы приказываете, они стреляют?

— Конечно.

— Именно это мне и хотелось услышать: когда понадобится, вы им прикажете — и они будут стрелять.

— Во врагов России, — уточнил поручик.

— Конечно, — подтвердил Милюков. — Не в нас же. Он допил свой кофе и начал набивать трубку:

— Но это, к сожалению,

еще далеко не все… Если бы каждый молодой русский офицер рассуждал так же, как вы… Но вспомните, Антон Владимирович, в вечер нашего знакомства вы сами сказали, что влияние идей Ленина все шире распространяется в армии и даже затронуло молодых офицеров. Вот в чем беда. Ныне, после июльского большевистского путча, над офицерами-большевиками, как вы знаете, во многих частях устраиваются суды чести: их изгоняют из полков и предают военно-полевым… военно-революционным трибуналам. Поэтому многие, переродившиеся в душе в большевиков, внешне до поры до времени не высказывают открыто своих взглядов. Но знать их — злейших и опаснейших врагов!.. — он невольно возвысил голос, и с соседнего столика на них оглянулись, — знать их нам необходимо.

Профессор снова испытующе посмотрел на Путко:

— Они затаились. Но в доверительной беседе со своим коллегой, фронтовиком…

— Вы хотите мне предложить!.. — краска гнева залила щеки Антона.

Милюков положил свою руку на его ладонь и с неожиданной силой прижал ее к скатерти:

— Да, именно это я и хочу. — Голос его также обрел неожиданную твердость. — Поэтому я и начал нашу беседу со слов о кодексе офицерской чести. Форма кодекса неизменна. Но содержание изменилось. Ныне изменились все понятия о нравственности, этике, морали. Речь идет о жизни и смерти. Не только вашей или моей. Вспомните девиз французских дворян: «Теряю жизнь, но сохраняю честь!» И речь моя — о чести и жизни России!

Антон, пока разглагольствовал профессор, взял себя в руки. Подумал: «Вот так же склоняли к „сотрудничеству“ жандармы и охранники…»

Милюков, наблюдавший за ним, уловил перемену:

— Я понимаю, какая борьба происходит в вашей душе… И мне это глубоко импонирует. Я сразу понял, что вы — глубокая и честная натура. Но сегодня каждый должен сделать выбор… Сугубо доверительно скажу вам: подобных молодых людей, взявших на себя сей тяжкий нравственный груз, у нас не так уж и мало. Они есть в каждой дивизии, во многих полках и дивизионах. Некоторым из них мы посоветовали даже надеть на себя личину большевиков.

«Горячо, горячо!..» — повторил про себя Антон детскую присказку. Кто эти молодцы, согласные на роли осведомителей и провокаторов?

— Наверное, вашим доверенным не следует действовать разрозненно… Чтобы можно было объединить усилия… — он как бы размышлял вслух.

— Вы правы, — отозвался Милюков. — В нужный момент доверенное лицо найдет вас. И вам мы дадим кое-какие связи.

Он грустно усмехнулся:

— Как в добрые старые времена: пароли, явки. Мы должны быть готовы ко всему.

Окутал себя душистым облаком табачного дыма.

— Это на будущее. Но есть заботы и неотложные. Нашими совместными усилиями с

правительством и ВЦИК на Государственное совещание большевистская делегация не допущена. Однако не исключено, что отдельные представители ленинской партии просочились через армейские и фронтовые делегации как члены армкомов и прочих «комов», — он кашлянул на этом ненавистном слове. — Нам нужно узнать: кто да кто, и в нужный момент обезвредить.

— Как понимать: «нужный момент»? — эти слова замыкали воедино и намеки горского князя, и недомолвки Родзянки за вчерашним вечерним застольем.

— Всякому дню — своя забота, — уклонился от ответа профессор. — Ударит колокол — услышите.

Не взглянув на поданный счет, выложил поверх него керенку:

— Я бесконечно рад, Антон Владимирович, что мы нашли общий язык.

2

Этим утром начальник штаба Ставки, делая доклад в кабинете главковерха, изменил издавна установленный порядок — начал обзор событий за истекшие сутки не с севера на юг, а с юга на север. Коротко доложил суммированные в штабе донесения с Румынского, Юго-Западного и Западного фронтов и уткнул указку в красную широкую полосу, которой были обозначены на карте передовые позиции Северного фронта:

— Все данные свидетельствуют, что в ближайшие дни надо ожидать серьезных наступательных операций противника именно здесь. В этом районе против наших войск расположена группа армий Эйхгорна в составе трех армий: Седьмая — от моря до Якобштадта, затем, — он повел указкой, — Девятая армия, и, наконец, на правом фланге — Десятая. Обращаю ваше внимание на следующие обстоятельства: противник обычно приравнивал свои фронты к нашим, но на сей раз фронт армий Эйхгорна по протяженности длиннее нашего фронта на целую армию. Это вполне отвечает условиям театра войны на данном участке и предопределяет направление главного стратегического удара.

Корнилов внимательно разглядывал карту. Красная полоса Северного фронта простиралась от берега Рижского залива по Двине примерно на триста верст. С нашей стороны правый фланг упирался в море, верстах в пятидесяти от Риги. Затем линии окопов пересекали железную дорогу и опускались на юг до реки Аа, делали крутой поворот, перерезали еще одну железнодорожную колею, уже в двадцати верстах от Риги, и, наконец, упирались в берег Двины в районе Икскюля. Отсюда до Риги было рукой подать. Правда, карта вдоль всей линии фронта испещрена обозначениями болот и заболоченных речных пойм, озер и озерных перешейков, а на ближайшем направлении к Риге рассечена широкой синей лентой Двины.

— Предполагаемое направление удара? — спросил главковерх.

— Возможны два стратегических направления: Рига и Двинск, — указка в руке Лукомского поочередно уколола два кружка. — Большинство данных говорит за то, что противник избрал рижское направление. Хотя возможны сюрпризы и Двинску.

— Численность?

— Четырнадцать-пятнадцать пехотных дивизий, три-четыре кавалерийских. В резерве фронта пять дивизий. Всего у Эйхгорна свыше ста пятидесяти тысяч штыков и сабель.

— Чем располагает генерал Клембовский?