Заколдованная земля

Глоух Карл

Стоял густой туман. То там, то здесь раздавалось хриплое каркание ворона.

Мы миновали ольховый кустарник, влажный от окружающей сырости, и карликовые вербы, не превышавшие роста человека.

Во многих местах почва прорывалась и под ногами несших выскакивали пузыри грязной воды. Упругий слой почвы, казалось, плавал на поверхности скрытых вод. Вдоль нашего пути тянулись обширные мочаги.

Я вскоре имел случай убедиться в существовании новой неожиданной опасности, которыми так богата эта страна.

Совершенно неожиданно послышался поблизости

топот тяжелых ног, чье-то фырканье и сопение и треск кустов. Одновременно с этим было видно, как охотники страшно заволновались. Они начали кричать, и в их крике повторялось несколько раз странное слово:

«Пгруу! Пгруу!»

Они жалобно завыли и разбежались во все стороны.

Мои носилки закачались, словно на взбудораженных волнах, и полетели под охрану вербных кустов. Обернувшись на бок, я увидел громаднейшее существо, которое молнией вылетело из клубящихся паров. Это был носорог невиданных размеров, с почти полутораметровым рогом, — носорог, покрытый косматой рыжеватой шерстью, влажной и заиндевевшей, что придавало ему фантастический вид.

Я угадал в нем эласмотерия — носорога, жившего в первобытной сибирской тундре.

Он сделал нападение по способу своей родни, нагнув книзу голову и приготовив свой страшный рог.

Животное было разъярено и мчалось с слепым бешенством. Учуяв нашу процессию, оно напало на нее внезапно и без всякой причины. У меня промелькнуло сожаление, что нет в руке ружья, чтобы показать дикарям, как можно уничтожать такую скотину разом, одним нажатием пальца.

Из кожи охотника, который тащил мои вещи, с шумом вылетел мой примус и покатился по земле. Бешеный носорог, не видя в слепой ярости другого предмета, на который он мог бы излить свою злость, бросился на несчастный примус, который дикари вытащили со мной из ямы.

Кремневые копья и стрелы ничего не могли бы поделать против твари с такой толстой кожей. Поэтому охотники удовольствовались тем, что спрятались в ближайших кустарниках.

Туман закрыл от нас носорога, и в то время, как мы быстро уходили, было слышно еще сопение громадного животного и жалобное треньканье несчастного примуса, который звенел под ударами его страшного рога.

XXII.

По моим предположениям, поход наш продолжался около двух часов. Потом охотники остановились и развели огонь.

Они сделали это не так, как разводят огонь примитивные народы нашего времени, а также и эскимосы, трением двух кусков дерева различной твердости; они высекли искры из двух кусков кремня на особый сорт гриба, который растет в этой стране на деревьях, мицеллий которого доставляет им отличный трут. Огниво и трут носит каждый охотник в кожаном мешке на шее.

Сухая трава занялась; ветви затрещали. Тут впервые я заметил, что эти дикари каждое разведение огня сопровождают каким-то обрядом.

Когда вспыхнуло первое пламя, все они молча ударили ладонью левой руки о землю.

Возможно, что этим они изображают удар молнии, — огня, падающего с небес.

Люди эти необыкновенно молчаливы.

Они могут сидеть долгие часы без движения и мрачно смотреть на огонь. С удовольствием узнал бы я, что делается в их примитивном мозгу в течение этих долгих периодов молчания.

Лежа на своих носилках, я мог спокойно наблюдать за их деятельностью. Они искусно разделили на четыре части оленя и жарили окорока.

Прежде всего они очистили кости с мозгом; выпекли их на огне, разбили камнем и высосали, как лакомство, их содержимое. Они с удовольствием ели горячий мозг. К сожалению, я убедился, что они имеют общую с эскимосами северную привычку — пожирать сырьем содержимое желудка убитого зверя.

Ели они медленно, основательно разжевывая пищу сильными челюстями. Зубы их были белы, а клыки сильно развиты. Они молча подали мне часть внутренностей, которые еще дымились, но я отстранил их с выражением отвращения. Тогда они принесли мне кусок полуиспеченного обгорелого и покрытого пеплом мяса. Я быстро, с жадностью голодного, съел его.

Тело дикарей было покрыто седым инеем от осевшего тумана, шкуры покрыты росой и дикая путаница волос пропиталась влагой.

Их черные ступни были твердыми и нечувствительными, а множество полузаживших, скрытых шерстью язв доказывало их равнодушие к физической боли.

Самым симпатичным из всех был молодой дикарь, менее зверского обличья. Его глаза были спокойны. Ел он с меньшей жадностью, чем остальные.

Когда туман стал сгущаться, троглодит перебросил черную бахромистую шкуру через оба плеча и скрепил этот плащ при помощи сухой оленьей жилы с двумя деревянными шпильками на концах, которые он протащил через отверстие, провернутое в куске оленьего рога.

Подобные куски костей и рогов я видел часто в музеях. Эти куски изукрашены разными изображениями зверей и ошибочно обозначены как знаки начальнической власти. Это не что иное, как запонки и застежки.

Мои дикари носили с собой запас больших кремневых стрел просто за поясом, сделанным из высушенных кишок. Копья их кончались обломком, высеченным из кремня или агата, острым, как бритва, прикрепленным к ивовому древку крепким переплетом из сухих жил. У одного из дикарей был каменный молот. Другой, имевший особенно страшный вид, косматый великан, покрытый струпьями и ранами, засунул себе за пояс нижнюю челюсть пещерного медведя. В сильной и искусной руке она, вероятно, должна была представлять страшное оружие.

Не имея до сих пор случая познакомиться с их изделиями и образом их жизни, я не решался точно определить степень и тип их культуры. Но все же мое научное любопытство было возбуждено. Я ждал с нетерпением увидеть их быт и нравы.

Достаточно насытившись, охотники взяли носилки и остатки мяса, после чего энергично двинулись вперед. Носилки начали снова свое однообразное качание.

Влажность тумана пронизывала меня. Я дрожал от холода и лихорадки, которую вызывала у меня боль в колене. Несмотря на это, все же от меня не ускользала ни одна подробность этого странного путешествия.