Законы отцов наших
Шрифт:
Лавиния смотрит на Хоби с опаской. И если в ее отношениях с обвинением наметилась трещина, то ее лояльность Хардкору не вызывает никаких сомнений.
— На этот счет я ничего не могу сказать, — произносит она.
— Но вы, лично вы пытались остановить Горго?
— Да, сэр.
— И тем не менее он начал стрелять?
— И попал в меня.
— Вы уже говорили об этом. А Хардкор был ранен?
— Не-а.
— Он вовремя укрылся?
— Бросился на землю за машинами.
— Хорошо.
Хоби
— А теперь, Баг, вот что. Мистер Мольто, то есть Томми, который сидит вот там, рассказывал вам о том, какие беседы вел Хардкор с вами. Позвольте мне спросить вас сначала вот о чем: о чем бы с вами ни говорил Хардкор, всегда ли он говорил вам правду?
— Нет, сэр.
— То есть он не всегда был откровенен с вами?
— Куда там. Все зависит от того, в каком он настроении. Бывает, что он как с цепи сорвался. Толку от него не добьешься. Посылает всех к такой-сякой матери.
Эмоциональный ответ Баг сопровождается взрывом смеха на зрительских местах.
— Мистер Мольто заявил, что вчера вы сказали ему, сотрудникам полиции и мистеру Сингху, что шестого сентября Кор сообщил вам, будто убийство осуществляется по заказу Нила. Вы помните, как Мольто сказал это?
— Да они все навалились на меня так, что не продохнуть.
— Они разозлились на вас?
— Еще бы, — отвечает Баг и осмеливается хихикнуть. Ей это начинает нравиться — подыгрывать немного своей аудитории. — Они совсем офонарели, — говорит она.
— Однако давайте проясним одну вещь, Баг. Когда вы говорите, что Хардкор делал что-то ради кого-то, значит ли это, что он действительно делал все для данного человека?
Этим вопросом Хоби, сам того не желая, сбивает свидетельницу с толка. Она начинает шарить глазами по залу суда, не зная, как ответить. Затем в Лавинии опять просыпается ребенок, которым она, по сути, и является.
— Может быть и так. Знаете, люди болтают всякое.
Не получилось. Хоби дал первую осечку. Он делает еще одну попытку:
— Однако могло это означать что-либо другое?
— Протест, — говорит Томми. — На вопрос уже дан ответ.
— Ладно, давайте как следует проясним этот вопрос, — говорит Хоби. Он взгромоздился на стол защиты и сидит на нем, наклонившись вперед, как птица на насесте. Подняв обе руки, он продолжает: — Внесем полную ясность, Баг. Хардкор никогда не говорил вам, что он делает это ради Нила, не так ли?
— Нет, сэр. Я никогда не говорила ничего против Нила.
— Однако вы разговаривали с полицейскими?
— Слишком часто, —
— Слишком часто, — повторяет он. — То есть в действительности вы не помните, что вы говорили полиции каждый раз? Так или не так?
Узкие плечи поднимаются кверху.
— Вы должны отвечать «да» или «нет», — напоминает он ей.
— Ну, похоже, я вроде как говорю то, что говорят они.
— Именно это и случилось вчера? Эти четверо мужчин рассердились на вас и сказали, что вы показывали прежде то-то и то-то, и добавили, что вы отправитесь в тюрьму, если не повторите этого снова. Так?
— Угу, — говорит Лавиния. — Мольто и эти. Он говорит: «Скажи правду». А потом начинает зачитывать разные протоколы и говорит, что если я не скажу то же самое здесь, значит, я лгунья и мне придется тянуть срок за соучастие в мокрухе.
Мокруха на жаргоне Лавинии означает убийство первой степени.
Подобные сцены не редкость для судебного зала и вряд ли могут кого тронуть. Однако интересно то, что Хоби идет на попятную. Несмотря на обвинения Томми, Баг зашла дальше, чем было нужно Хоби. Он знает, что я ни в коем случае не приму показаний Баг, которые идут в полное противоречие с показаниями, запротоколированными Любичем в больнице, на которых стоит ее подпись.
— Итак, давайте вернемся к тому, как это все начиналось, — говорит Хоби. — Значит, мистер Мольто напомнил вам о той сделке, которую ваш адвокат, назначенный органами опеки, заключил от вашего имени с обвинением. Вы это помните? Для вас это была выгодная сделка, не так ли?
— Да уж куда лучше, чем М-1.
По рядам прокатывается легкий смешок.
— Просто я хочу удостовериться, что судья Клонски понимает, что вы испытывали, когда пошли на эту сделку.
Он поднимает голову и подчеркнуто смотрит в мою сторону, как бы желая привлечь мое внимание. Вряд ли для Хоби, в каком бы суде он ни выступал, это являлось серьезной проблемой.
— Значит, вы сказали мистеру Мольто, где живете, когда вас арестовали? Иногда у вашей мамы, так вы сказали?
— Ну да, иногда я остаюсь у матери. Иногда у тетушки или у подружек. Их у меня хватает.
— А мать навещала вас после того, как вы попали в больницу, а затем оттуда в тюрьму?
— Не-а, — отвечает Лавиния. — Мы с ней давно уже не разговариваем. Скорее всего она даже не знает, где я. Да, похоже на то. Может, она сама сидит в каталажке, кто ее знает?
Лавиния пожимает плечами, стараясь выглядеть абсолютно безразличной. Впрочем, как она ни старается, эта маска равнодушия вовсе не является совершенно непроницаемой. У меня достаточно опыта, чтобы сказать: это дети знают. Они знают, что являются той мерой, вспоминая о которой даже те, кто находится в отчаянном положении, благодарят Всевышнего за то, что у них есть.