Закулисная хроника. 1856 — 1894

Нильский Александр Александрович

— Кто из вас пропустил эти стихи?

— Только не я…

— Впрочем, они, может быть, и не были у вас…

— Я сию минуту пройду на сцену и разузнаю.

— Потрудитесь.

Таким образом дело приняло опасный оборот. Цензор после беседы с декламатором донес министру, что действительно стихи не цензурованы.

Поднялись неприятности. На бедного Полонского посыпался град тяжких обвинений, его чуть не величали преступником. П. С. Федоров выходил из себя, кричал, ругался и объявил решительно, что проштрафившемуся будущему дебютанту не только не бывать на казенной сцене, но ему будет запрещено выходить чтецом даже и на частных. Александр Сергеевич был в отчаянии, однако через некоторое, непродолжительное время дело это благополучно уладилось, и он дебютировал, хотя позже, чем первоначально было назначено.

По поводу этого события было много разговоров, шуток и острот, а один из приятелей неудачного чтеца переделал по этому поводу последний монолог Чацкого из «Горе от ума», применяя положение оскорбленного Чацкого к положению несчастного Полонского. Монолог этот был назван «Оскорбленный чтец»:

Не, образумлюсь! Виноват! И

слушаю — не понимаю. Как будто все еще мне дать дебют хотят, Принять в дирекцию… и где-то все читаю! Бродяга я! На что потратил столько я трудов?! Орал, потел, дрожал! Дебют вот, думал, близко. Не думал я, что могут подло и так низко Вдруг поступить с чтецом из всех чтецов А вы? Кого в дирекцию с дебютов понабрали? Варламова и Петина мне предпочли! Зачем меня в концерты завлекали? Зачем читать меня вы без цензуры выпускали?!.. Ужели чтением своим я вызвал только смех? За что же стая рецензентов вдруг ко мне остыла, И нет ни от кого ни дружбы, ни утех… О, Господи! За что судьба так подкузьмила?! При чтениях моих не доставало мест, Дышал я ими, жил, был занят беспрерывно, И вдруг… в театр Мпхайловский приезд И мой талант, и чтенье сделал все противно! С Манжаном тотчас я б сношение пресек, В концерте у него не стал бы распинаться. Ну, что вы шутите! Приятно ли дождаться, Что Трепов говорит: «он вредный человек!». Хоть я истерзан весь душой и телом, Но больше не грущу… и для чего? Подумайте: что цензор? подписи его? И всякий вздор, что вы зовете делом? Все куплетисты ваши и чтецы, актеры Передо мной годятся разве в полотеры. Довольно! С дирекцией горжуся я своим разрывом!! А вы? Вы, старшины собраний благородных! [37] Желаю приглашать Жюдик [38] с смазливым рылом, Никитиных и Вейнбергов [39] негодных. Пускай цензурный, благонравный Читает перед вами чтец, Или какой-нибудь подлец Играет за меня актер провинциальный «славный», А сам читать пред вами не намерен. Не скажут обо мне, что глуп, как сивый мерин. Теперь не худо б было сряду На Рейслера и на Михно, [40] Которыми обижен я давно, Излить всю желчь и всю досаду. Зачем к Сосновскому [41] меня закинула судьба, Где собирается с провинций всех толпа Актеров, и чтецов, и куплетистов, Чумазых Д…ри [42] аферистов, Иудов Вейнбергов и Л-ных [43] пьянчуг, Которых бы сослать подальше, в Кременчуг; Фон-Беземанов [44] разных, нищих Вересаев [45] , Армян, жидов и немцев негодяев. За то, что напугал в концерте я цензуру вздором, Болваном вы меня прославили всем хором? Вы правы! Попадет ведь каждый в желтый дом, Кто с вами был когда-нибудь знаком. И не мечтал, что вдруг по милости наветов Начнет его бранить градоначальник Трепов! Скорей из вашего собранья! удираю, Бегу, не оглянусь… Из Петербурга вон! Сейчас же в Нижний уезжаю И с Волги всем задам трезвон! Как подобает трагику, громчее, чем разносчик, На Невском закричу: «В вокзал вези, извозчик!».

37

Полонский играл и читал преимущественно на клубной сцене Благородного собрания.

38

Известная опереточная певица Жюдик не один раз участвовала в концертах по приглашению старшин Благородного собрания.

39

Известные: чтец П. А. Никитин и рассказчик П. И. Вейнберг.

40

Тогдашние старшины Благородного собрания.

41

С. М. Сосновский, актер, заведовавший клубной сценой Благородного собрания.

42

Известный

актер, певец и гитарист

43

Фамилия популярного любителя

44

Художник и поэт, принимавший деятельное участие в увеселительной части собрания.

45

Певец былин.

Этот монолог ходил по рукам в списках, и сам Полонский от души смеялся над ним, нисколько не претендуя на автора. Александр Сергеевич был особенно дружен с куплетистом Монаховым, который, однако, не взирая на приязнь, беспрерывно бомбардировал его своими меткими и подчас злыми эпиграммами.

Слабостью Полонского было, как уже упомянуто выше, считать себя трагиком, хотя он не отказывался ни от каких ролей. Недолгое время я ставил спектакли с нашими казенными артистами в Купеческом клубе. При постановке комедии «Друзья — приятели» Полонский просил меня дать ему сыграть какую-нибудь роль в этой пьесе.

— С удовольствием бы, — отвечаю я ему, — но все роли уже распределены и розданы.

— Кому же вы отдали Талазанова?

— Петру Степановичу.

— Степанову?! — с ужасом воскликнул Александр Сергеевич и с слезой в голосе добавил: — Что же это вы делаете?!

— Разве эта роль ему не подходит?

— Ну, конечно!.. Какое может быть сомнение?!

— Почему?

— Эта роль вполне моя. Ведь Талазанов — весельчак.

— А разве вы, Александр Сергеевич, весельчак? — спросил я с удивлением, рассматривая его мрачную физиономию.

— А вы этого не знали? Вот так-так, благодарю покорно!

В общем это был милый, добрый и отзывчивый товарищ и чрезвычайно симпатичный человек, всей душой преданный сцене. Его преждевременную смерть оплакивали многие…

XXXVII

М. А. Максимов. — Происхождение Максимова. — Исполняемые им роли. — Предательский гоголь-моголь. — Отставка. — Переезд в Одессу. — Случай с антрепренером М-вым.

При поступлении моем на императорскую сцену, между прочими актерами служил Михаил Андреевич Максимов, впоследствии известный владелец «Русского театра» в Одессе, где он и умер в очень почтенном возрасте. На афишах он значился «М. Максимов», в отличие от знаменитого Алексея Михайловича Максимова 1-го, имевшего еще брата, так же актера, Максимова 2-го. По поводу этой афишной отметки прославленный актер московского театра Д. Т. Ленский сказал однажды кому-то:

— У вас на петербургской сцене есть два хороших актера под одинаковым именем: «ем Максимов» и «пью Максимов».

— Этот каламбур будет понятен, если припомнить слабость Алексея Михайловича к вину.

М. А. Максимов был актером «по любви к искусству». На театральные подмостки он забрался без всяких Корыстных целей, так как при поступлении на сцену был весьма состоятельным. Михаил Андреевич происходил из богатой купеческой семьи Лоскутовых. Свою закулисною карьеру он начал в провинции будучи молодым человеком. Я же застал его на Александринской сцене уже довольно пожилым, хотя все еще продолжавшим играть молодых повес и вторых любовников, преимущественно военных. Почему-то режиссеры поручали ему эти неподходящие для него роли и совершенно не принимали во внимание того, что он не только на сцене, но и в жизни постоянно носил парик.

Михаил Андреевич был до смешного самолюбив и щепетилен. Он не допускал никаких «но» при рассуждении об его актерском даровании, а тем более не терпел никаких замечаний, даже самого невинного свойства, по поводу исполняемых им ролей. Он считал себя выдающимся талантом и не признавал критики, считая ее неуместной, если она не была в его пользу. Максимов вечно жаловался на директора, на начальника репертуара, на режиссера, обвиняя их всех в интриге, в неумении располагать силами, в недосмотре. Всегда плакался на то, что его не выпускают в его лучших и любимых ролях, в которых будто бы он мог иметь колоссальный успех и тем способствовать увеличению сборов. Но зато, когда давали ему сыграть Хлестакова (в «Ревизоре») или Чечоткина (в вод. «Харьковский жених»), Михаил Андреевич был в неописуемом восторге и после спектакля устраивал у себя ужин для приятелей, охотно праздновавших вместе с ним эти редкие события.

Однажды явился он к директору A. М. Гедеонову и стал жаловаться на свою горькую участь: хороших ролей не поручают, в несомненное дарование его не верят и без всякой причины «затирают», почему-то опасаясь дать ему ход. Гедеонов разжалобился и участливо спросил:

— Чего же ты хочешь? Прибавки, что ли?

— Зачем она мне? Я так мало работаю, что скоро не буду стоить и того, что получаю ныне.

— Так чего же тебе?

— Предоставьте, ваше высокопревосходительство, возможность отличиться. Разрешите сыграть роль Нино в трагедии «Уголино!»

— Директор, нимало не споря, разрешил.

К общему удивлению, эту известную пьесу доброго старого времени поставили в репертуар. Максимов торжествовал и заранее предвкушал выдающийся успех, который долженствовал разом поднять его закулисные фонды. Наступил спектакль, но что это был за несчастный спектакль для добродушнейшего Михаила Андреевича! Прежде всего, совершенно неожиданно для самого себя, свою дебютную роль он сыграл пьяным. Случилось это таким образом: для подкрепления голоса он вздумал во время спектакля пить «гоголь-моголь», заправлявшийся слишком большим количеством рома; наглотавшись этого снадобья, он захмелел и чуть ли не с третьего акта стал путаться в репликах, перевирать роль и, к довершению всего, в одной из горячих сцен как-то ухитрился потерять с ноги башмак. В общем, переконфуженный и посрамленный, он едва окончил спектакль, о котором никогда без негодования не мог вспомнить.

Не видя ничего отрадного на сцене, Михаил Андреевич начал настойчиво хлопотать о назначении ему полной пенсии, на которую в сущности не имел права, так как она еще не была им выслужена. Однако его старания увенчались успехом: он получил «отставку по болезни», и потому ему не отказали в пенсии. Покинув Александринский театр, Максимов удалился на службу в Одессу, где обжился, разжился и сделался собственником дорогого театрального здания.

Вскоре после отставки я встретился с ним на Невском проспекте. Он имел необычайно восторженный вид. Дружески расцеловавшись со мной, Михаил Андреевич с присущим ему пафосом воскликнул: