Закулисная хроника. 1856 — 1894
Шрифт:
На карикатуре изображен был Бурдин на кладбище перед вырытой могилой с огромной связкой пьес Островского.
Под карикатурой подпись:
Уж я золото Хороню, Хороню, Двадцать лет его Хороню, Хороню.Когда показали эту карикатуру Бурдину, он пренебрежительно на нее посмотрел и сказал:
— Совсем не остроумно! Все пьесы Островского пользуются большим успехом, и до сих пор ни одна из них не проваливалась. Мной же Александр Николаевич всегда очень доволен.
Вообще Федор Алексеевич был чрезвычайно себялюбив, и его самолюбию не было границ. Эта слабость и была единственной смешной
Одна из последних, принадлежащая перу известного издателя не менее известной «Искры», Василия Степановича Курочкина, имеет целую историю.
Вскоре после смерти незабвенного A. Е. Мартынова, как-то собралась группа артистов и литераторов позавтракать в ресторане Еремеева, помещавшемся против Аничкина дворца на Невском проспекте. Одно время этот ресторан пользовался симпатиями журналистов и актеров, частенько в нем встречавшихся и коротавших время совместно. Завтрак был оживлен и весел, чему, однако, не мало способствовало вино. Курочкин был, что называется, «в ударе», и его остроумным экспромптам не было конца. Когда речь зашла о театре, начали вспоминаться фамилии не присутствовавших на этом завтраке актеров. После какого-то рассказа о Бурдине, Василий Степанович попросил минуту молчания. Все, конечно, смолкли, предвкушая услыхать что-нибудь непременно остроумно-едкое, в чем покойный поэт был неподражаем. Компания не ошиблась. Очень скоро готова была «песенка», которую, по желанию автора, все пели хором.
Слова этой песни таковы:
Хотя Мартынов и угас, Но мы об этом не жалеем. Степанов, Яблочкин у нас И Леонидов с Алексеем [49] И Пронский, и Максимов, М. [50] , И красота актерам всем Есть у нас один — Теодор Бурдин, Бурдин, Бурдин, Бурдин. Пусть Газе сам в театр придет С своей эстетикой немецкой. Как Леонидов заревет Иль наскандалит Марковецкий, Тогда и сам увидит он, Что значит наш хороший тон. Ведь у нас один Теодор Бурдин, Бурдин, Бурдин, Бурдин. Имен, кончавшихся на ов, И без Мартынова не мало: Зубров, Самойлов, Горбунов И «Пал Степаныч» [51] для скандала. Имен, кончавшихся на ин, Не только Яблочкин — наш Кин, Есть еще один Теодор Бурдин, Бурдин, Бурдин, Бурдин.49
Алексей Михайлович Максимов.
50
В отличие от братьев Максимовых автора Михаила Андреевича ставили на афишах: «М. Максимов».
51
Павел Степанович Федоров, начальник репертуара.
После
К концу завтрака явился запоздавший Федор Алексеевич. Его встретили дружным хохотом.
— Чему это так радуетесь вы? — спросил он Курочкина, удивленно рассматривая компанию.
— Да просто так, тесным кружком веселимся, — отвечал Курочкин.
Когда Бурдин присоединился к компании, кто-то не выдержал и сказал ему:
— А ведь ты у нас героем завтрака был.
— Как так?
— А так, что про тебя песня сочинена, и мы ее хором пели.
— Какая песня? — спросил тревожно Бурдин и, угадывая автора в лице Василия Степановича, обратился к, нему с вопросом:
— Уж это наверно вы про меня чем-нибудь обмолвились?
— Согрешил! — чистосердечно покаялся поэт.
— А уж если вы, — любезно заметил Федор Алексеевич: — то я уверен, что непременно очень остроумно. Пожалуйста, скажите эту песню. Она меня интригует.
— Сказать не могу, — ответил Курочкин, — так как она собственность всех здесь присутствующих, а пропеть ее мы можем.
— Все равно, хоть пропойте…
Курочкин встал в дирижерскую позу, и хор грянул песню.
К общему удивлению, Бурдин не только не обиделся, а наоборот — остался этой песенкой очень доволен и, в пылу восторга, потребовал полдюжины шампанского.
Много позже Федор Алексеевич удостоился более злой эпиграммы, написанной кем-то из «своих» по поводу возобновленной им в свой воскресный бенефис мелодрамы «Парижские нищие». Он долго и упорно упрашивал дирекцию дать ему бенефис в праздничный день. Напрасно указывали ему на беспримерность праздничного бенефиса, он стоял на своем и, в конце концов, достиг того, разумеется, благодаря своим хорошим отношениям к влиятельным лицам, что его просьба была уважена, и бенефис состоялся в воскресенье.
Как только вышла его бенефисная афиша, за кулисами циркулировала такая эпиграмма:
Лабазника спросил какой-то мещанин: — Никак, брат, не пойму, зачем это Бурдин В свой бенефис на представленье Поставил «нищих» в воскресенье? — Какой же ты простак, — в ответ сказал лабазник, — Ведь нищие всегда сбирают больше в праздник.Бурдин слыл за необыкновенного счастливца. Стотысячное наследство от постороннего человека, дружба с Островским, отдававшим ему свои пьесы для первого представления, приятельские отношения с власть имущими персонами, праздничные бенефисы и проч., и проч., и проч., все это было довольно резонным основанием для укоренения такого мнения.
Покойный критик Апполон Григорьев, несмотря на свои приятельские отношения к Бурдину, беспощадно громил его в своих статьях и, в конце концов, дошел до того, что все не нравящееся ему называл «бурдинизмом». Это меткое слово попало в число общеупотребительных выражений и долго держалось как за кулисами, так и в публике, выражая собою насмешливое отрицание.
XLV
Отъезд. — В. Г. Васильев. — Охота в Тверской губернии. — Юный охотник. — Привал на мельнице. — Арест. — Бежецкий помещик. — От Бежецка до Рыбинска. — Бекаска. — Политика Бурдина. — Рыбинск. — Антрепренер Смирнов. — Труппа. — Визит к антрепренеру. — Дипломатия Бурдина. — Красное сукно. — Встреча с И. Ф. Горбуновым и П. В. Васильевым. — Наши гастроли.
После долгого размышления Бурдин надумал отправиться нам «гастролировать» на Волгу и, разумеется, прежде всего в Рыбинск, который в то время пользовался репутацией театрального города. Каждое лето туда съезжалось очень много артистов, как столичных, так равно и выдающихся провинциальных.
Но прежде, чем попасть в Рыбинск, мы, по заранее начертанному маршруту, должны были побывать в Твери и погостить в имении хорошего знакомого Бурдина, помещика Павла Ивановича Европеуса. Этот попутный заезд мотивировался охотой, которую очень любил Федор Алексеевич.