Зал ожидания
Шрифт:
— Это я к тебе пришла!
— Заходи, Свет очка, заходи, — услыхала она Катин голос, который показался ей очень уж веселым и таким взволнованно-звонким, что, того и гляди, разобьется.
Девочка она была чуткая, поэтому сразу поняла, что Кате не по себе, и поспешила на помощь. Но тут увидела она своего дядю, тоже взволнованного, взъерошенного и — чего с ним никогда не случалось — злого. Увидела и поняла, что ему тоже не по себе, и растерялась: кому первому помогать?
— Катя? Дядя Федюшечка? Что?
— Да ничего, Светочка, — проговорила Катя
— Экзамен завалила?
— Ну, конечно! Ну, конечно! — с непонятной радостью подхватила Катя. — Ты еще не знаешь, какие у нас случаются экзамены. Ужас!
— Экзамен… — усмехнулся Федор. — Все там игра. — Он поднялся, взял со стола свою фуражку и для чего-то начал рукавом начищать и без того сияющего «краба». Еще раз усмехнулся, задумался и нерешительно сказал: — А может быть, и не игра? Экзамен. Да, похоже…
И ушел, задумчивый, злой, взъерошенный.
— На двойку? — спросила Светлана, не скрывая, что ничуть не верит в свою же выдумку насчет экзамена.
— Не знаю и сама еще.
— Неужели Федюшечка тебя обидел?
— Федюшечка? — Катя зажмурила глаза. Из-под ресниц выкатились две слезы. — Это я его…
— А зачем?
Не скрывая своих слез, голосом, в котором уже прослушивались первые трещинки, Катя попросила:
— Потом, Светочка, потом. А ты иди, потому что сейчас я разревусь как!..
15
Рассказывая сестре о своем разговоре с Катей, Федор не стал вдаваться в подробности, которые, по его мнению, никакого значения не имели, упомянул только о результате и то одним словом:
— Отказала.
И сказал это так торжествующе, словно он выполнил приказание, которого не хотел выполнять, но его заставили. И вот вам, пожалуйста!
Но Анюта не обратила на это никакого внимания и потребовала подробностей. Вызнав все, что удалось вытащить из скупого на слова и чувства Федора, она спросила:
— Ну, а ты что?
— Сказал ей, что все равно буду ждать. Хоть всю жизнь.
— Ох, Федя, ты, Федя-а, — распевно вздохнула Анюта. Приглаживая волосы, спросила: — Она где, дома?
Пока Федор собирался ответить, из-за перегородки послышался Светкин голос:
— Дома она. Ревет.
— А тебе это рано слушать.
— А я и не слушаю вовсе. Я уроки готовлю.
На кухне у Юлии Ивановны было жарко от плиты, пахло сдобным тестом и жареной рыбой — готовился торжественный ужин. Сама она, разрумяненная жарой, в открытом платьице, походила на девочку-толстушку. Стряпать она любила и очень хорошо умела.
— Все знаешь? — спросила Анюта.
— Поди-ка узнай у нее. Ревет и руками машет.
— Мой хоть и не ревет, а каждое слово клещами выдирать надо.
Катя сидела на своей очень измятой постели в одной сорочке и, покачивая босыми ногами, жевала теплую булочку. Нос распух от слез, но глаза, словно только что промытые, блестели ярче, чем всегда.
— Девку и слезы красят, — отметила Анюта, присаживаясь на край постели. —
— Вот, даже проголодалась, — все еще всхлипывая, сказала Катя и чуть виновато улыбнулась.
— А в честь чего слезы?
— Федюшечку жалко. И себя жалко.
— Вот что, Катерина. Что у вас с ним? Попросту можешь объяснить?
Из кухни выглянула Юлия Ивановна. Румяная и добрая, как солнце:
— Да что ты с ней, Анюта… — и к дочери: — Еще булочку дать или пирожка отрезать?
— Ничего не надо, а то ужинать не захочу. — Катя судорожно вздохнула: — Сама еще не все понимаю. Всю жизнь мне одно только и твердили: «Вот Федя — тебе братик». А теперь хотят, чтобы я за братика замуж вышла. Так я его совсем не так любить привыкла. Ну, а сегодня совсем все неожиданно вышло. Я белье постирала и развешиваю. Он тут как раз и явился. И стал мне помогать, как всегда. Трусы мои берет, чтобы мне подать. А я на него напустилась: «Не хватай своими грязными руками!» Смотрю, он застеснялся до слез, а мне это смешно, думаю: «Братик ведь. Сколько раз маленькую на реку водил купаться, так всегда мои трусишки выкручивал и снова надевал. Я ногами болтаю, не даю надевать, а он меня шлепает по этому вот месту. Забыл, что ли, — думаю, — так я-то еще не забыла». Наверное, все оттого, что я привыкла его любить. Я это ему сказала сразу, а он во внимание не принял.
Выслушав все, что сказала Катя, Анюта только вздохнула:
— Да, если любовь делается привычкой, то это, должно быть, и не любовь. А у тебя как? Другой, может быть, есть? Непривычный?
Теперь уже Катя совсем успокоилась, и Анютин вопрос даже позволил ей хотя и мечтательно, но в общем-то беспечно улыбнуться:
— Влюблена без памяти… — И она рассказала о своей безответной любви.
Выслушав Катин рассказ, очень короткий, потому что пока ничего такого и не произошло, что надо было бы долго рассказывать, Анюта тоже улыбнулась, но совсем не мечтательно.
— Это и все?
— Пока все. И не встречались даже и ни словечком не перемолвились. В общем — продолжение следует.
— А он-то что? Ты не знаешь даже, как он на тебя посмотрит. На что ты надеешься, не понимаю.
— Пока только на красоту свою. Только он на меня глянет, тут я его так заворожу, что уж никуда ему от меня не уйти. — Она горячими руками обняла Анюту, жарко ее расцеловала и уже оказалась у зеркала: — Ох, какая ты, красота моя, распухшая, зареванная…
Любуясь дочерью, Юлия Ивановна проговорила:
— Говорите вы, да все не то. Выходила бы ты за Федора…
И вдруг услыхала, чего вовсе и не ожидала:
— Да я бы этому первая воспротивилась, — невесело проговорила Анюта.
— Да это как же? — растерялась Юлия Ивановна и от удивления чуть тарелку не выронила. На лету подхватила. А у самой ноги подкосились. Опустилась на стул, спросила изумленно: — Да ты что же? Катюшка-то чем тебе не приглянулась?
А Катя хоть бы что. Смотрит на себя в зеркало, посмеивается.
— Тетя Аня, что же я наделала…