Записки опального директора
Шрифт:
Верочка училась усердно и была в институте почти круглой отличницей. Никак не могла только усвоить партийную терминологию и не очень почитала наших вождей. Ссылаясь, к примеру, на цитаты из произведений тогдашнего Генсека, называла его просто Брежневым, вместо положенного “товарищ Леонид Ильич Брежнев” и этого, плюс её еврейская фамилия, было достаточно для снижения ей оценки по истории КПСС или экономической географии. Только по этой причине она получила “хорошо”, а не “отлично” на государственном экзамене по политической экономии и лишилась диплома “с отличием”.
Её подружка Ирина, тоже очень способная девушка, с которой она жила в одной комнате и училась в одной группе, таких ошибок не допускала. Она была все годы круглой отличницей, даже Ленинской стипендиаткой. Получила
Жили они с Верочкой очень дружно. Вместе питались, занимались и не было между ними никаких секретов. Ирочка была маленького роста, не очень смазливой на личико, но во всём аккуратной, скромной и большой умницей. Родом она была из местечка Ляховичи, что недалеко от Баранович, где её отец много лет работал директором средней школы. Мать её умерла от рака, когда Ирочка была ещё на первом курсе. Может быть поэтому она всем, в том числе и своими интимными секретами, чистосердечно делилась со своей подружкой.
Ирочка со вкусом, но скромно одевалась. Мальчики её не очень интересовали, поэтому, когда Ирочка на последнем курсе института, призналась своей подружке, что ей нравится наш Мишенька, это было для неё большой неожиданностью.
Она давно его приметила, когда он, вместе с Вовочкой, приходил к ним на чашку чая в их девичью комнату, но никому в этом не признавалась.
Когда Мишенька узнал об отношении к нему Ирочки, он как-то растерялся и всерьёз это не воспринял. Однако, со временем его отношение к ней изменилось. Больше всего трогала её скромность. Даже тогда, когда её чувства к нему уже перестали быть секретом, она не напрашивалась на дружбу и ничем себя не навязывала. Их отношения стали осторожными и казались даже натянутыми. Одно время Мишенька даже перестал навещать сестричку и они с Ирочкой перестали встречаться. Может быть он таким образом проверял себя. Так продолжалось около месяца, после чего он почувствовал потребность видеть её и их встречи возобновились. Однажды он, наконец, признался нам в своих чувствах к Ирочке.
Чаепития у Верочки стали более частыми и круг их участников возрос. К Ирочке часто приезжал студент последнего курса политехнического института Жора. Он тоже был родом из Ляхович и, когда возвращался после посещения своих родителей, привозил ей гостинцы от папы, который души не чаял в своей младшей дочери.
Жоре давно нравилась Верочка, но признаться в этом он долго не решался. Она и сама об этом стала догадываться по тому, как часто Ирочка стала получать гостинцы от папы. То ли он специально за ними в Ляховичи ездил, то ли сам покупал их от папиного имени.
Мишеньке по душе пришелся простодушный, открытый, честный парень и они подружились. Друзья теперь вместе стали приглашать подружек в кино, в театр, в парк или просто погулять по вечернему Минску.
Вскоре Жора признался в своих чувствах Верочке. При этом он не скрыл, что с детства болел тяжелым заболеванием крови и его не раз чудом вырывали из лап смерти. Этому он был обязан больше всех своей маме, которая стала и его лечащим врачом. Она, забросив домашние дела, заботы о муже и младшем сыне, возила его ко всем ленинградским светилам, устраивала на стационарное лечение в лучшие клиники страны и отвела, казавшуюся неминуемой, смерть. Болезнь вроде отступила, но исключить её возвращение никто твёрдо не мог. Жора находился под постоянным наблюдением института крови и поэтому был освобождён от воинской повинности.
Когда Верочка рассказала нам эту историю, мы очень разволновались. Она призналась, что любит Жору, не представляет себе жизни без него и просила нашего согласия на их брак.
Как ни жаль нам было свою любимицу, но согласиться с её выбором было выше наших сил. Дать согласие на замужество нашей дочери с неизлечимо больным человеком мы не могли. Опасность была и в том, что дети от такого брака могли унаследовать болезнь отца. Доводы наши были вескими, но убедить дочь было невозможно. Несколько бессонных ночей проплакала
Будучи не в силах убедить Верочку, мы решили обратиться за помощью к своим лучшим друзьям и соседям по квартире Марченко. Людмила Михайловна и Николай Яковлевич были опытными врачами и пользовались большим авторитетом в городе. Они были и добрыми, чуткими людьми. Мы дружили семьями. Их старшая дочь, Людочка, была ровесницей наших мальчиков, а младшая Ирочка примерно того же возраста, что и Верочка. Это были милые и очень способные девочки и наши дети были дружны с ними. Мы подружились с семьёй Марченко с тех пор, когда стали соседями и дружба эта продолжалась и крепла в течении двух десятков лет нашего совместного проживания на “Курской дуге”. Их медицинскими советами и помощью пользовалось всё областное и городское начальство, и в том была одна из причин выделения им квартиры в таком престижном доме. Были они и нашими семейными врачами. С любым недомоганием наших детей или родственников мы обращались к Марченко и получали нужный совет, дефицитные лекарства и консультации лучших специалистов. Дети очень любили тётю Люду и дядю Колю, и с их мнением считались так же, как с нашим.
Людмила Михайловна очень близко приняла рассказ о несчастной любви Верочки и в ещё более мрачных тонах обрисовала картину её вероятных последствий. Она умоляла Верочку перебороть себя и отказаться от своих намерений. В этом убеждал её и дядя Боря, и все наши родственники-врачи из Одессы, но в результате были только рыдания и слёзы. Их стало только ещё больше. Единственное, чего нам сообща удалось добиться, это согласия дочери отложить на какое-то время окончательное решение этого вопроса.
104
На фасаде административно-бытового корпуса сменилась вывеска. На чугунной плите литыми буквами значилось: “Могилёвский ордена Трудового Красного Знамени мясокомбинат”. Рядом, на десятке таких же плит, были перечислены наиболее важные награды, которых был удостоен комбинат и объединение за последние полтора десятка лет. Над зданием светился в неоновых красках орден и излучающие яркий свет метровые буквы наименования предприятия. Этого потребовал горком партии, который включил комбинат в перечень наиболее важных предприятий и достопримечательностей города. Стольких наград не был удостоен ни один другой завод, включая такие известные в стране, как автомобильный, искусственного волокна, синтетических волокон “Лавсан”, “Электродвигатель”, “Строммашина”, лифтовый и другие.
Смена вывески не внесла больших изменений в работу головного предприятия бывшего объединения. Облегчённо вздохнули мои заместители и главные специалисты, у которых заметно убавилось забот. Довольны были рабочие и служащие, которым больше досталось благ и социальных услуг (их теперь не нужно было делить с работниками периферийных предприятий). Хуже стало только Бобруйскому и Кричевскому комбинатам, которые многого лишились.
У меня появилось немного свободного времени и я мог, наконец, возобновить работу над диссертацией, которую обещал подготовить союзному министру к концу прошлого года. Когда такое обещание давалось, я не мог себе представить в полной мере объём предстоящей работы. Мне представлялось, что её будет меньше, чем при подготовке обычной диссертации на соискание ученой степени кандидата технических наук. На самом деле работы оказалось значительно больше и по объёму, и по сложности. Пришлось не только описать и вычертить многие свои изобретения, но и “онаучить” их. Помочь мне в этом никто не мог, да я и не думал к кому-нибудь обращаться. Работал все выходные дни, до и после работы, оставляя только несколько часов на сон, и, когда была сделана только половина дела понял, что проще было взять обычную тему, чем пользоваться льготой изобретателя представлять совокупность своих разработок вместо диссертации. Решил было бросить эту затею, но неудобно было перед министром, которому дал обещание.