Записки русского интеллигента
Шрифт:
Наше первое самостоятельное хозяйство выглядело так: квартира в шесть комнат и три прислуги (кухарка Дуняша, горничная Анюта и няня – не помню, как её звали). Это было интереснейшее время – всё вначале. Я заранее рисовал планы будущего Физического института, советовался с П. Н. Лебедевым при наших свиданиях. Катёнушка занималась ребятами и своим молодым хозяйством, вела точный учёт расходам, книга записей расходов у нас сохранилась, и, думается, представляет некоторый интерес для истории экономики как своеобразное свидетельство эпохи {367} .
367
В настоящее время этот документ хранится в Коллекции
Самым дорогим в наших ежемесячных расходах была, естественно, квартира – 66 рублей в месяц, да дрова обходились рублей в 20 за месяц, разумеется, в отопительный сезон. Питание же было столь дёшево, что теперь даже и не верится. Я всегда вспоминаю: за воз арбузов для солки мы заплатили всего-навсего 1 рубль 50 копеек. И всё остальное – в таком же духе. Тем не менее моего заработка в 144 рубля, даже при таких ценах, было всё же недостаточно, и папа присылал мне 50 рублей в месяц. Конечно, он помогал мне всячески и в экстренных случаях, но на эти постоянные 50 рублей, считал он, я имею право из процентов с капитала, которым он владел.
Мы знакомились с саратовцами и обменивались визитами. Крупный адвокат (прежде он был не то прокурором, не то членом судейской палаты) Борис Александрович Арапов, побывав у нас с визитом, заинтересовался материальным положением профессуры. Задавал массу всевозможных вопросов, среди них – и такой: сколько получает экстраординарный профессор? Он был сильно удивлён моим ответом: саратовцы думали, что профессор получает куда больше 144 рублей. В столичных университетах, например, были большие гонорары, да и разные, как теперь называют, совместительства были возможны. Профессорский гонорар начислялся из взносов студентов за обучение в университете. В полугодие они вносили 25 рублей в пользу казны, затем – по одному рублю (медики – по 75 копеек) за каждый недельный час лекций. В Саратовском университете в первый год училось только 100 медиков, притом добрая половина их полностью освобождалась от платы, и гонорар саратовской профессуры выглядел действительно ничтожным {368} .
368
О профессорском гонораре в Саратовском университете можно судить по представленной проректором 23 октября 1909 года справке. В ней отмечалось: «…до настоящего времени поступило гонорарной платы за истекший семестр 1909 года от 52 студентов и 10-ти вольнослушателей – 1116 руб[лей], которые распределяются в следующем порядке: проф[ессор] Н. Г. Стадницкий… 679 р[ублей], И. А. Чуевский…93 р[убля], В. Д. Зёрнов…232 р[убля] 50 к[опеек], В. В. Вормс…139 р[ублей] 50 к[опеек], А. Я. Гордягин… 139 р[ублей] 50 к[опеек], Б. И. Бируков…232 р[убля] 50 к[опеек]» (ГАСО, ф. 393, оп. 1, д. 106, л. 4).
– Как же вы, любезный Владимир Дмитриевич, – продолжает расспрашивать Арапов, – обходитесь с таким жалованьем?
– Да так уж, – смеюсь я в ответ – 66 рублей – квартира, 20 рублей – отопление, рублей 30 – жалованье прислуге.
Наш гость с ужасом в голосе восклицает:
– Да на что же вы обедаете?
– А мы вообще не обедаем, только завтракаем, – опять с улыбкой поясняю я, хотя вопрос этот был для нас и в самом деле больным.
Профессора медики – не теоретики – всегда имели практику, соответственно и большие доходы. Но все мои первые товарищи по Саратовскому университету являлись как раз теоретиками. Кроме меня и Бирукова, остальные, правда, были ординарными профессорами, и их месячное содержание составляло 250 рублей. Тем не менее все стремились к профессуре и в общем жили неплохо. Сейчас в провинцию на кафедру никто не интересуется идти, потому-то и вынуждены там обходиться местными силами, сплошь и рядом кафедрами заведуют люди без всяких степеней.
Большинство преподавателей эту первую зиму жили без семей. Семьи В. И. Разумовского и В. В. Вормса оставались в Казани. А. Я. Гордягин был вообще одинокий. Семья И. А. Чуевского находилась в Харькове, и Иван Афанасьевич временно поселился у пианистки М. И. Овсяницкой, которая, по-видимому, рассчитывала на прочную семейную
С семьёй Стадницкого мы, как говорится, не водились, а с Бируковыми дружили, да они и жили в одном доме с нами.
Весной 1910 года умерла папина сестра тётя Вера {369} . Её муж Иван Степанович Краснопевцев был моим крёстным отцом. У тёти Веры имелся крохотный капиталец, который после её смерти был разделён между всеми её племянниками (своих детей у тёти Веры не имелось). На мою долю досталось 1700 рублей. Мне очень хотелось летом снова съездить за границу. Тем более что появилась возможность в августе побывать на Радиологическом съезде в Брюсселе {370} , получив от университета командировку, хотя бы без всякой оплаты. Катёна же ехать не решалась: Танюша – совсем маленькая.
369
Вера Николаевна Краснопевцева [урождённая Зёрнова] умерла 6 мая 1909 года.
370
Международный конгресс по радиологии и электричеству в Брюсселе проходил с 13 по 15 сентября 1910 года.
У нашей прекрасной квартиры всё же имелось два существенных недостатка: во-первых, дом стоял на углу двух шумных улиц, по которым проходили трамваи, к тому же один из них с Московской улицы заворачивал на Ильинскую, и когда открывали окна, в квартире стоял неимоверный шум. Во-вторых, двор был маленький и без единого кустика, так что детям некуда было выйти погулять.
Родители приехали к нам в гости в начале Страстной недели. Окна на улицу были уже открыты, отчего квартира наполнялась шумом. Папа и мама настаивали, чтобы мы переменили квартиру – нашли более спокойное место и с садом.
Мы сразу начали искать и присмотрели совершенно замечательную, вполне удовлетворяющую нас квартиру. Это был особнячок на Константиновской улице, принадлежавший Новикову. Всего в нём было 7 комнат, просторная кухня с небольшой комнаткой для кухарки и нишей за печкой для горничной, и, самое главное, при доме имелся очаровательный маленький садик. Сад как раз был весь в цвету.
Лето 1910 года мы, естественно, проводили с родителями в Дубне. Чтобы помочь Катёнушке, я «выписал» к нам её сестру – тётю Лёлю. Её присутствие позволило мне позже осуществить поездку за границу.
В конце июля я отправился с Настей в Саратов, чтобы переехать на новую квартиру. Никаких затруднений и хлопот я не испытал. В квартире я временно поселил Троицких. Сам же, взяв в университете командировку на съезд в Брюссель и получив заграничный паспорт для себя и Катёны, проездом через Москву зашёл на городскую станцию – она помещалась там же, где и теперь, в здании «Метрополя». Выписал там два круговых билета: Москва – Граница – Вена – Цюрих – Люцерн – Интерлаккен – Женева – Париж – Брюссель – Кёльн – Лейпциг – Берлин – Александрово – Варшава – Москва – и вечером заявился в Дубну:
– Ну, Катёнушка, собирайся, билеты взяты.
Подсчитав предстоящие дорожные и прочие расходы, я решил: из моего «наследства», полученного от тёти Веры, 1000 рублей кладу про запас (позже я купил на них процентные бумаги), а 700 рублей тратим на заграничную поездку. Родители же обещали телеграфировать во все города нашего маршрута о здоровье детей.
Радиологический съезд в Брюсселе
Первая наша остановка на пути в Брюссель – Вена. Но Вены мы почти не видели. Погода стояла отвратительная – дождь. И мы, лишь купив себе кое-что – мне пальто и ботинки, Катёне какие-то пустяки, помню только хороший зонтик, – поехали дальше. Погода не исправлялась. Река Инн «вздулась», и наш поезд долго и осторожно шёл по берегу этой бурной горной реки. Чтобы ехать по Швейцарии днём и любоваться прекрасным ландшафтом гор и озёр, мы остановились на ночлег в Инсбруке, а рано утром продолжили путь.