Зауряд-полк (Преображение России - 8)
Шрифт:
Невысокий, с черной бородкой, южного обличья, Тахтаров добавлял, волнуясь:
– Зачем нам его прислали? Люди у нас ничем не болеют... А если заболеет кто случайно, сейчас мы его на дрезине или на поезде отправить можем, и прямо в Дружину, в околоток.
Ливенцев спросил:
– А отчего мне не доложил, когда я был на посту?
– Переказывал же я ему, чтоб это дело неподходящее оставить, он мне свое обещание сделал при всех, а чуть вы только проехали в город - опять за свое. Да еще говорит: "Что ты мне начальник, что ли? Я только в твоей
Этого Пароконного навязал на посты, "заботясь о здоровье нижних чинов", не кто иной, как зауряд-врач Адриянов, исполняющий пока обязанности старшего врача. Предстояло иметь дело со штабом дружины, и уже это одно было неприятно Ливенцеву, так как не хотелось говорить о ханже на постах с человеком, недавно похоронившим дочь.
Но Полетики, к счастью, совсем не было в дружине, а Гусликов сказал просто:
– Гоните его к черту с поста, и весь разговор! А здесь мы его под арест посадим... у себя, в карцер, на двадцать суток. Или можем и на гарнизонную отправить.
Это был первый случай за всю службу Ливенцева, когда приходилось ему прибегать к наказанию, однако немаловажным считалось и преступление - гнать спирт, да еще на постах. Покрывать Пароконного было нельзя, но его могли отдать и под суд и наказать серьезнее, чем карцером или гауптвахтой. Вообще это была неприятность, беспокоившая Ливенцева весь этот день.
А на другой день на постах оказалось и, кроме Пароконного с его ханжой, кое-что новое.
На одном посту увидел Ливенцев бабу, хозяйственно чистившую картошку в котел для обеда: оказалось, приехала жена к одному ратнику, и бойкий унтер Вяхирев сказал, улыбаясь:
– Дозвольте доложить, я говорил, что это - непорядок, ну что же будешь делать, когда приехала? Гнать ее - этого приказа я тоже от вас не получал. А хлопцы какие, - конечно, всякого завидки берут, - хотят уж сюда тоже баб из деревни повыписывать. Вот и будет тогда, как в Юзовке, в казармах, шахтеры в одной комнате живут: на столе - муж с женой спят, под столом - муж с женой спят, а по бокам - холостые нахлебники.
Пришлось Ливенцеву объяснять, что землянки - все равно что караульные помещения при гарнизонной гауптвахте, и уж ни в коем случае нельзя в них жить бабам; что солдаты на караульной службе - совсем не артель плотников, и стряпух им никаких не полагается.
Но весна вообще брала свое. На другом посту ему передали письмо в запечатанном конверте, и хотя очень безграмотен был адрес, но письмо было на его имя и передано старшему поста одним из местных хуторских парней.
Ливенцев прочитал в нем:
"Ваш ополченец Мартыненков гуляет с барышней, которая занята мною, и ночным временем преследовал за мною с железными припасами, но то оказался не я, а Ванька Сивоконь. За сим остаюсь неизвестный вам Боровик Иван и буду жаловаться еще выше".
Пришлось посоветовать Мартыненкову с железными припасами за парнями не гоняться, так как железные припасы могут оказаться и у них.
Приехав с постов, откуда вывез он и фельдшера
И первое, что она сказала, очень ласково улыбнувшись, было:
– Вы меня ждали? Да? Как это мило!
Усталый от поездки, еще со стуком дрезиновых колес в ушах, он поднял было удивленно брови, но не решился ее, такую маленькую и радостную, обидеть правдой. Он улыбнулся тоже и ответил:
– Ждал или нет, но вот - встретились.
И она повторила:
– Вот встретились!.. А я с дежурства, и устала до чертиков!
Ему, который вчера весь день жалел почему-то эту странно-юную сестру, теперь приятно было видеть ее веселой, несмотря даже на усталость "до чертиков". Очень по-мальчишечьи ширились и искрились карие глаза, и грудь под кровавым крестом уже не казалась впалой, плечи не обвисали, - будто взбрызнуло ее сразу живой водой. Выходило так, что обрадовалась она ему, Ливенцеву, которого видела всего один раз. Но радовать людей иногда бывает приятно, если это не твои враги, и Ливенцев отозвался:
– Я тоже немного устал, а главное - хочу чаю.
– Но?.. Договаривайте же! "Но мне далеко идти домой, поэтому", - бойко подхватила она.
– Что именно "поэтому"?
– Поэтому вы можете пойти к нам, и мы вас, бедного, усталого прапора, напоим чаем!
– Гм... Вы, значит, живете здесь в своем семействе?
– Нет. Нисколько. Я тут одна... Но мы живем на одной квартире еще с одной сестрой из нашего госпиталя.
– Понимаю... А это далеко отсюда?
– Ну-у!.. Что же это вы так? Вот уж и далеко-о!
– опечаленно протянула Еля.
– Наверное, это гораздо ближе, чем до вас, потому что всего через четыре дома.
Ливенцев поглядел на дом Думитраки, очень заметный отсюда, и, чтобы видеть ее снова веселой, сказал:
– Если у вас в самом деле есть чай и даже - что уже более неожиданно са-хар, то...
Еля по-детски коротко хлопнула в ладоши и засияла вновь, а когда пошли они рядом в сторону, противоположную от дома Думитраки, Ливенцев спросил:
– А этот полковник кто?.. Вот вы мне говорили вчера о своем отце и полковнике... Ревунове, кажется?
– Ревашове, - поправила она, чуть отвернув голову.
– Ах, Рева-шов... Это кто же? Командир того полка, где ваш папа врачом?
– О-он?.. Да, он командир полка был... А теперь я не знаю... теперь... он, может быть, уже командир бригады.
Говоря это, она вновь потускнела, и плечи ее обвисли, и Ливенцев почувствовал, что совсем не нужно было спрашивать ее о каком-то полковнике, что лучше бы было говорить о хорошей погоде, о дружной весне этого года, о том, что скоро будут лететь и курлыкать журавли. И вот-то они удивятся, бедные, всему тому, что делают теперь на земле люди! И, может быть, даже не один косяк их попадет под ночной обстрел... И вообще дикие звери и птицы что они должны думать теперь о человеке?..