Желтый дом. Том 2

Зиновьев Александр Александрович

Но я и без таких рассуждений социолога с самого начала своей трудовой деятельности твердо знал, что учреждение есть лишь узаконенное место, в котором ты можешь развить узаконенную деятельность с целью самосохранения и самоутверждения в этом обществе. Все остальное — вздор. Я лишь избрал для себя свой особый путь реализации этой жизненной необходимости: минимум участия в жизни и деятельности учреждения, максимум независимости от него, создание своего микромира, который устраивал бы меня и в котором я чувствовал бы себя полноценной личностью. Добился ли я этого? В известной мере — да. Но какой ценой, сами видите: вместо науки — колхозы и овощные базы. И навеки младший сотрудник.

О жизни рабочих

Как это ни странно, я до сих пор никогда серьезно не думал о жизни простых рабочих. Все в этой жизни казалось настолько очевидным и убогим, что и думать на эту тему не стоило. А между тем тут есть над чем задуматься. И я это понял вдруг, прислушиваясь

к спору между Кандидатом и Токарем на эту тему. Смешно слушать ваши жалобы на жизнь, сказал Токарь. Ваше положение рабочих здесь -^ временное как по срокам, так и по психологии. Хотя вы тут и вкалываете как простые работяги, вы все равно остаетесь интеллигентами или служащими. И положение у вас тут исключительное. Несмотря ни на что, оно все равно лучще обычной жизни рабочих. Тут хоть какой-то спектакль про-исходит. А пожили бы вы хотя бы пару лет на положении простых рабочих, вы бы не то запели. Представляете, изо дня в день, из года в год все одно и то же — тот же распорядок дня, те же действия, те же шутки, те же пьянки, та же зарплата... Убожество и однообразие ужасающие. Разнообразие в жизнь вносит только то, что у нас перемешаны люди самого различного социального положения — рабочие, мастера, служащие контор, инженеры, техники, ученики, студенты... Многие рабочие отбывают свою повинность в качестве рабочих, а остальное время живут в такой смешанной социальной среде. И таким путем как-то приобщены к культуре. Но ведь большинству это недоступно. И они живут в своей среде круглые сутки, круглые годы. Рассказал бы я вам, как живут, не поверили бы. Пьянство, цинизм, сквернословие, хулиганство, воровство... Походите по народным судам в рабочих районах, и кое-что вам откроется. И вы поймете, что вы живете в своих институтах, академиях, лабораториях, управлениях и прочих заведениях, как в раю. Думаете, случайно молодежь теперь любой ценой стремится избежать простых рабочих профессий? Квалифицированный рабочий у нас очень часто зарабатывает больше, чем люди с высшим образованием и даже кандидаты наук. И все же люди предпочли бы более низкую зарплату, лишь бы не быть простыми работягами. А вы на судьбу жалуетесь! Смешно!

И в самом деле, что такое жизнь простых рабочих? Не стоит над этим ломать голову, сказал МНС. Я думал на эту тему довольно много. (Когда он это успел?) Ужас этой жизни обнаруживается в полной мере тогда, когда ее начинаешь изучать методами адекватными ей. Что за методы? Чтобы ее понять, бессмысленно самому становиться рабочим, ходить по заводам, подсматривать за рабочими семьями и забегаловками. Надо применять методы современной социологии. Надо рассматривать эту жизнь как массовое явление. А это — цифры, проценты, величины. Например, пятьдесят процентов рабочих-мужчин пьют систематически, восемьдесят процентов так или иначе выпивают. Такой-то процент попадает под суд. Такой-то процент совершает хулиганские поступки и мелкие кражи, наказуемые административными мерами. В таком же духе можно проанализировать и измерить содержание разговоров рабочих и их мечты, семейные ссоры и т.п. Ужас тут состоит не в том, что цифры будут устрашающие — интеллигенция и служащие пьют не меньше рабочих, ссорятся в семьях тоже не меньше и законы нарушают довольно часто. Ужас состоит в том, что жизнь рабочих на самом деле, а не только с точки зрения способа ее понимания, есть массовое явление. Она не индивидуализирована. Она есть нечто индивидуализированное только как масса неиндивидуализированных жизней. Трясина не имеет структуры. Вот в чем дело. И потому люди, инстинктивно стремящиеся остаться людьми, то есть индивидуализированными существами, стремятся выбраться из этой трясины. Те, которым это не удается профессионально, стремятся как-то компенсировать это обезличивание — в семье, в кругу родственников и знакомых, садово-огородные участки и дачи, спорт. При этом функции их как рабочих становятся лишь средством для иной жизни. Но полностью отвлечься от них невозможно, ибо это есть нечто большее, чем средство жизни: это есть социальное положение, то есть образ жизни, дающий знать о себе повсюду.

Философия Кости

— Работу надо бросать, — говорит Костя. — В смысле постоянной работы в официальном учреждении.

— Почему?

— Уйти от бессмысленной и унизительной зависимости от коллектива.

— А на что жить?

— Это не проблема. Можно прожить на пятьдесят рублей в месяц, я это проверял.

— Но эти пятьдесят рублей где-то надо достать?

— Пустяки. За два летних месяца можно наработать на весь год.

— На такие средства не разгуляешься.

— А и не надо гулять. Бросить пить и курить. Избегать мяса. Ходить только пешком. Зимой одеваться так же, как летом. Спать...

— А женщины?

— Это не обязательно. Будут — бери. Нет — не добивайся.

— А для чего же тогда жить?

— Для души! Для самосозерцания. Для созерцания вообще. Чисто интеллектуальные удовлетворения выше плотских.

— Так в чем же дело?

— Не дадут. Заставят принудительно работать в коллективе, только в еще более худшем, чем тот, в котором работаешь

сейчас. Тут хоть какая-то свобода выбора есть. И платят чуть больше.

Матренадура о Западе

На Западе нет настоящей любви, говорит Матренадура. Почему? О Господи! Да это же ежику понятно! Жрут здорово. Не беременеют. Вещички всякие возбуждающие носят. Есть где этим делом заниматься. Зубы у всех отремонтированы. Пьют, но не так, как наши кавалеры. Немножко. И вкусненькое. С детства к этому делу приучены. И никто не осуждает. А у нас? Тьфу, прости Господи! Вот и остается нам любовь да страдания. Охи, вздохи. Вон возьмите Катьку. Чем не девка?! А ведь до сих пор в девках ходит. Сохнет об Витьке. И Витька об ней сохнет, горькую пьет. А чего ходит? Доходится, пока трактористы или городские парни по пьянке не изнасилуют.

А вы, Матрена Ивановна, любили когда-нибудь? — спрашиваем мы. А как же, говорит она. Что я, лучше других, что ли?! Как все!

Наши женщины

Хотя я говорю большей частью о мужчинах (что вполне естественно — я сам мужчина и живу в мужском сарае), половину городских жителей, посылаемых на работу в деревню, составляют женщины. А может быть, и больше половины — статистики на этот счет нет. Скорее всего — больше половины. И этому есть очень простое объяснение. Одиноких женщин в городах раза в два больше, чем одиноких мужчин, а одиноких посылают охотнее, чем семейных. Процент руководящих мужчин выше, чем женщин, а руководителей почти не посылают. Мужчины лучше создают видимость своей нужности и даже незаменимости для предприятия. Есть и другие причины, среди которых весьма существенную роль играет причина, по которой среди туристов тоже преобладают женщины: это — трудность найти подходящего мужа и завести обычную семью. А в таких вынужденных коллективах, как туристический поход, дом отдыха или поездка в деревню, шансы проявить свои лучшие Качества и найти за их счет спутника жизни увеличиваются. И надо признать, что во всех таких случаях (я не наблюдал исключений!) женщины проявляют себя в чисто человеческом плане неизмеримо лучше, чем мужчины. На порядок лучше! В нашей бригаде, например, ни одна женщина ни разу не пожаловалась на трудности бытия, хотя им труднее, чем мужчинам. А мужики почти все (за исключением МНС, между прочим), как минимум, раз по десять на день стонут. И работают женщины лучше.

Но надо также признать, что женщины наши удручающе однообразны и бесцветны. Есть пара довольно ядовитых на язык, пара — с хорошей фигурой, пара — с миловидными физиономиями, пара — со вкусом в одежде. Но у всех них есть так или иначе более или менее явные пороки. Ни одной без изъянов. Я говорю это не в смысле наличия совершенств, а в смысле самой заурядной добротности. Чтобы все было в среднеудовлетворительном состоянии. Подобно овощам, которые мы убираем. На свет Божий они появляются вроде бы в приличном виде, а когда дойдут до потребителя, то трудно среди них найти не то что выдающуюся картофелину или прекрасный кочан капусты, а хотя бы непорочную картофелину и некий среднеприличный кочан капусты. Впрочем, чему тут удивляться?! Если уж мы не можем как следует вырастить и сохранить картошку и капусту, то что уж говорить о сохранении такого неизмеримо более хрупкого и тонкого существа, как женщина. Хрупкость и тонкость тут не сохраняются в принципе.

Черт с ними, со жратвой и тряпками! — говорит Дон. Но вот культура женщины — это действительно проблема. С этой точки зрения мы отстаем от Запада не на пятьдесят лет, а на миллион. Этого я нашему передовому строю никак простить не могу. Не думайте, что я бабник. И не шучу. Я, ребята, серьезно говорю. Поймите, культура женщины — ее тела, ее одежды, ее дома, ее секса и т. п. — есть основа основ всякой культуры. Если в этом деле прогресс, то и мы, мужики, как-то прогрессировать начинаем. Зубы хотя бы пломбируем, бреемся или бороды холим, мускулы растим, белье меняем. Хотя бы не ходим с расстегнутой ширинкой и с соплями под носом. А отсюда и многое другое меняется. Дайте нашим бабам безвредные противозачаточные средства, приличное белье и элементарные сведения о культуре секса, и наше общество рванется вперед на пути прогресса неизмеримо стремительнее, чем от космических полетов и атомной энергии!

Потом наш разговор на женскую тему (а мы на эту тему говорим не меньше, чем о политике) принимает более низменный характер. Та рыженькая ничего, говорит один, только ножки коротковаты. Но я бы ее трахнул за милую душу. А я бы предпочел Татьяну Семеновну из третьей бригады, говорит другой. Старовата, конечно. Зато настоящая баба. Килограмм девяносто верных есть. А морду в темноте все равно не видно. Надо будет поухаживать за поварихой, говорит третий. Судя по глазам, она не против. Бесполезно, говорит четвертый. Она всем глазки строит, а никому не дает. Типичный русский случай. Или всем дает, говорит первый. Тоже типичный русский случай. А что, если Катюшу совратить? — говорит пятый. Она простушка, зато свеженькая. Не советую, говорит Дон, который потихоньку подмазывается к Катюше. Ничего не выйдет. А если выйдет, скандала не оберешься. Тут прошлый год такой кошмарный случай произошел на этой почве!..