Желтый дом. Том 2

Зиновьев Александр Александрович

Секретарь

После того собрания я имел беседу с Секретарем партбюро. Он сказал, что мне пора кончать дурака валять, что ему надоело спасать меня от взысканий. Я спросил его, как часто он видит сны, каково соотношение приятных и неприятных, как часто он запоминает содержание снов, бывают ли случаи, когда его поведение подчиняется его воле. Он спросил, зачем это мне нужно. Я сказал, что хочу создать новую отрасль сонологии — спунологию. Он послал меня подальше.

Наш Секретарь неплохой мужик. В учреждении его уважают. Он секретарствует пятый или шестой раз. Вкладывает в это дело душу. Забросил личные дела и основательно дисквалифицировался. Время теперь сложное, а он — мастер улаживать всякие деликатные делишки. Райком это ценит. Ему каждый раз обещают улучшить квартирные условия. Но каждый раз происходит какая-нибудь непредвиденная неприятность, и решение его квартирной проблемы откладывается.

Вопрос о секретарях первичных партийных организаций не такой

уж простой, как кажется на первый взгляд. Неверно думать, что все они суть злодеи в духе разоблачительных тенденций наших дней — карьеристы, хапуги, лжецы, трусы, приспособленцы. Я сам в партию вступал из лучших побуждений. И никаких благ от своего членства не имел. Скорее, наоборот, имел лишние хлопоты. И почти во всех известных мне случаях парторги и секретари первичных партийных организаций были далеко не самыми худшими гражданами. Иное дело — профессиональные работники партийного аппарата — работники райкомов, горкомов, обкомов и центральных комитетов партии. Эти учреждения суть типичные бюрократические учреждения, к тому же — самые привилегированные. Фиксировать это различие массы рядовых членов партии и первичных выборных партийных функционере с одной стороны, и партийного аппарата в виде иерархии партийных комитетов, профессионально занятых партийной деятельностью, с другой стороны, очень важно с точки зрения понимания структуры нашего общества. Хотя первое из упомянутых явлений порождает второе, питает его и служит ему опорой, а второе вырастает из первого как средство объединения его в масштабах общества, второе обособляется от первого в виде командной и привилегированной части общества. Оно прочно срастается с остальной массой чиновничье-бюрократической части общества, становясь его кристаллизующим и освящающим ядром. Первое же подразделение врастает в прочее беспартийное тело общества, делит с ним все его тяготы. И второе всячески использует это в своих корыстных интересах.

Было бы, конечно, неправильным исключать всякие корыстные мотивы у лиц, вступающих в партию, и у первичных партийных руководителей. Почти вся руководящая часть общества так или иначе начинает со вступления в партию, так что карьерист в подавляющем большинстве случаев идет этим путем. Но и прочая часть членов партии, у которой по тем или иным причинам не получается карьера, потенциально тяготеет к тому же. По крайней мере, для нее это есть некое самоутверждение. Партийный секретарь обычно является довольно посредственным работником в своем профессиональном деле. Он безотчетно предпочитает деятельность партийного активиста деловой карьере. Тем более это дает ему некоторое самооправдание: мол, он мог бы показать себя, но ему не дают. Секретарь партбюро, далее, есть власть, и она ему нравится. Когда он говорит, что это ему надоело, он лицемерит. Конечно, в какой-то мере надоело. Но нравится больше, чем надоело. Ему нравится председательствовать на собраниях, делать доклады, беседовать с людьми. Он с удовольствием пошел бы по партийной линии и выше, но почему-то «не тянет». В бюро райкома его почему-то не выбирают, в аппарат горкома и выше не берут. Почему? Партийных секретарей много, а мест в аппарате значительно меньше. Связей нет. А часто главной причиной является то, что он — хороший секретарь. Он хорош не с точки зрения партийной карьеры, а с точки зрения непосредственного руководства партийной организацией учреждения и партийного руководства учреждением. Он вроде политрука на фронте, который ходит в атаку с рядовыми солдатами, проводит время в окопах и погибает вместе с атакующими. Такой политрук не годится в качестве работника политотдела дивизии, армии, фронта. Если Секретарь надеется получить квартиру, то по нашим масштабам это не так уж мало. Порой главным в поведении таких лиц является не корыстный расчет, а некоторые качества человеческой натуры, не связанные специфически с идеями марксизма и Программой партии. Эти качества просто суть воплощения в данных лицах неких общих функций коллектива. И на фронте люди совершали героические поступки чаще просто как члены коллектива, а не из веры в идеалы коммунизма. Партийный аппарат лишь облекает в нужную форму эти общечеловеческие явления и обращает их в свою пользу. Мне на фронте не раз приходилось вызываться добровольцем на опасные дела, но я никогда не думал при этом об идеалах коммунизма. Это было просто продолжением качеств, которые у меня появились еще в детстве. В частности, я всегда первым бросался в ледяную воду на виду у прочих деревенских ребятишек.

Партийный секретарь любого типа никогда не вступит в принципиальный конфликт с дирекцией и высшим партийным руководством. Он — верный проводник партийной линии. Райком партии и дирекция могут на него всецело положиться. Его и отбирают с расчетом на это (а его всегда заранее намечают и согласовывают в соответствующих инстанциях). Но в учреждении помимо высших установок играют роль (для самих людей — более важную) внутренние взаимоотношения и действия сотрудников. Здесь имеют место свои группировки. Для жизни учреждения важно, на какие круги сотрудников опирается партийное бюро при проведении генеральной линии партии. Высшие партийные установки воплощаются в жизнь через поведение рядовых членов партии и через самые низшие слои партийного

руководства. С другой стороны, обстановка в низшей сфере партийной жизни (то есть в партийной организации учреждения) существенно сказывается на общей линии партийного поведения. Сталинизм в свое время был не только навязан сверху, но и вырос из низовой партийной жизни и стимулировался ею. Хрущевско-брежневский «либерализм» выражал «либерализм», выросший все в той же низовой партийной массе. И если теперь ощущаются тенденции к «неосталинизму», то они вырастают в толще самого населения страны и в растворенной в ней массе рядовых членов партии. Дело пока ограничивается намеками, попытками, тенденциями. Это тоже не от доброты руководства, а от неготовности партийной массы поддержать жесткий курс.

Из речей Мао Цзэ-Дуньки

— Что нам климат?! И не такое видали! Выдюжим! Помните, мужики (это — к бабам), как моркву из-под снега пальцами голыми выкапывали?

— Так ведь морква-то все равно пропала!..

— Эх вы, а еще политически грамотные (это — нам)! Интеллигенция! Думаете, нам морква — главное? Нам трудовой подъем — главное. Готовность преодолевать трудности!.. А вы — морква погибла!..

Мы — мазохисты

Но чаще наши разговоры обрываются самым нелепым образом. То вдруг Лоб начинает проявлять политическую сознательность и напоминать нам о том, что мы — члены партии и комсомола, советские люди. То вдруг Комиссар закатит нам мораль о трудности момента и ответственности. В один из таких моментов Костя сказал, что наши разговорчики совершенно безобидны. В Японии, например, делают чучела руководителей из резины и рядом палки кладут. Недовольные этими палками лупят чучела и тем самым отводят душу. Наши разговорчики играют роль таких громоотводов. Чем больше таких разговоров и чем острее они, тем лучше для системы. Для системы-то они, может быть, и лучше, сказал Иван Васильевич, а для тех, кто их ведет, они могут плохо кончиться. Теперь за такие «безобидные» разговорчики сажают и из Москвы выселяют. Так что...

Хотя мы знаем, что Иван Васильевич преувеличивает, настроение наше заметно портится. Вот так и кончаются все наши светлые минуты, говорит МНС. Мы почему-то сами боимся того, что нам может быть хорошо, и сами запугиваем себя. Мы — общество мазохистов. Если коммунистический рай наступит, то нам будет очень плохо оттого, что нам будет хорошо. И ты веришь в этот бред? — спрашиваю я. За кого вы меня принимаете, говорит он. Я же профессионал в этом деле. И как профессионал могу сообщить вам по секрету: никогда этого не будет! Я тоже могу тебе сказать кое-что по секрету, говорю я. Эта девочка явно тебе симпатизирует. У Дона ничего не выйдет, это ясно. Я бы на твоем месте... Возможно, говорит он. Но семья для человека такого типа, как я, непозволительная глупость. А просто так — мне ее жаль. И опасно. Так что сами понимаете... Понимаю, говорю я. А жаль. Пройдет время — сам поймешь, что прозевал свое счастье. И вообще мы все какие-то ненормальные. Стремимся обладать пустяками, а реальные ценности попираем мимоходом ногами. Что поделаешь, говорит он. Мы живем в обществе с искаженной системой ценностей. А мы — всего лишь люди.

Из откровений Мао Цзэ-Дуньки

Речи Мао Цзэ-Дуньки разделяются на такие, которые она произносит как партийный руководитель, и такие, которые она произносит от души, как человек человеку. Последние особенно впечатляющи.

— Девки нынче хлипкие пошли, — говорит она ни с того ни с сего, хлопая себя ладонями по мощным бедрам. — В наше время не то было. Помните, мужики (это обращение, разумеется, к бабам), сколько абортов мы переделали. А кто их делал?! Смех! И никаких тебе отгулов. Сделала аборт — и пахать. А теперь?! Моя Ленка, я точно знаю, с четырнадцати лет вовсю этим делом занимается, а до сих пор как целка ходит. Не придерешься!

— Прогресс, — говорим мы.

— Разврат, — режет она.

— А как же вы терпите?

— А ты поди усмотри! Теперь они умеют все делать шито-крыто.

— А как же передовая молодежь, идейность, уровень?

— Это другой вопрос. Тут у нас на должном уровне. Я же с вами говорю не как партийный руководитель, а как человек с человеком.

Это «как человек с человеком» обычно кончается хамством и пошлостью. Она распоясывается, ругается матом, говорит скабрезности, в общем, ведет себя, как генерал в солдатском нужнике. Даже нам становится стыдно, хотя мы видали виды по этой части и сами к этому склонны.

— А насчет Запада, — сказала она, прощаясь с нами, — не волнуйтесь! Мы его рано или поздно вые...м в жопу!

Мао Цзэ-Дунька вышла из народа, как она сама говорит — из рабочих и крестьян. Это не исключение. Пока вообще стремятся партийный аппарат комплектовать из таких «выходцев». Но не из верности догме марксизма (мол, партия наша — партия рабочих и крестьян прежде всего), а в силу социального инстинкта отбирать в этот аппарат людей, которые целиком и полностью зависели бы от самого аппарата и были адекватны ему в интеллектуальном отношении. Теперь, однако, и в партийном аппарате растет число выходцев из привилегированных слоев. И надо признать, что культурный уровень их значительно выше такового выходцев из «народа». Это не значит, конечно, что первые лучше вторых.