Женщина и спасение мира
Шрифт:
Бог полагает в мире Свою Святость и по Своему образу созидает Свой народ, общее священство мужского и женского начал. Антропология на уровне образов ведет от всемирного Божественного Первообраза к первообразам мужского и женского начал. Эти последние первообразы являют совершенную взаимодополняемость и в своей взаимности, определяют очень точные харизмы, позволяющие в конце концов прочитать всякую конкретную и единичную судьбу.
***
Наше исследование найдет себе оправдание, если возбудит экуменический диалог, сопоставление антропологии. Параллельные исследования, каждое их которых несет на себе печать своей собственной традиции, позволяет лучше увидеть все возможные аспекты вопроса. "Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные" (1 Кор. 11.19):искусные, чуткие к полному раскрытию истины, имеют глубокие основания надеяться, что они приведут к точке конвергенции и что тогда им, быть может, будет дано пережить с удивлением то, о чем говорит св. Афанасий Великий: "Напоенные Духом Святым, мы пьем Христа".
Часть первая Антропология
ВВЕДЕНИЕ [19]
Здесь
19
См. Киприан (Керн), архимандрит. Антропология св. Григория Паламы. YMCA-Press, 1950; Флоровский Г. Восточные Отцы IV-V веков; Византийские Отцы VI - V1I1 веков. Париж., 1937; Карсавин Л. Святые отцы и учители Церкви. Париж, 1926; Вл. Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церкви .Aubier, 1944; P.de Labriol-le. Histoire de la Litlerature latine chretienne. Paris, 1930; A.Puech. Histoire de la Lilterature grecque chretienne. Paris, 1930; F.Cayre, PrecisdePatrologieetd'Hisloiredela Theologie. Paris, 1930; B.Altaner. Palrologie. Herber, 1938.
Чтобы лучше выявить вклад восточной мысли, нам приходится иногда либо ставить слишком сильный акцент на то, что в действительности является лишь оттенком, либо несколько упрощать перспективы, чтобы подчеркнуть малозначимые элементы.
У отцов Церкви не существует никакой антропологической системы. Однако когда они в своем богословии уточняют истины, относящиеся к Богу, то постоянно говорят о человеке, следуя принципу его соответствия "образу Божию". Только св. Григорий Нисский написал трактат "De opificio hominis "("0 сотворении человека"); у других же можно найти отдельные высказывания или утверждения, имеющие интерес для антропологии или антропологически значимые.
Помимо богословия есть еще "голос пустыни", экспериментальная наука подвижников, особенно чувствительных к безднам извращенности; это — практическая, прикладная антропология, дающая прямые сведения о "невидимой брани" за истину о человеке. Наконец, преп. Максим Исповедник, преп. Симеон Новый Богослов и другие, одаренные харизмами "поэтической" проницательности, оставили нам великие синтезы своего мистического созерцания.
* * *
Святитель Фотий, патриарх Константинопольский (у мер в 891 г.) хорошо передает вдохновение святоотеческого Предания следующими словами: "Бог в Своем предвечном Совете решил вложить в человека логос, чтобы человек в самом своем строении встретился с загадкой богословия" [20] . Уже потому, что он создан по образу Бога Триединого [21] , человек является живой богословской загадкой; он становится "богословским местом" по преимуществу.
20
Amphilochia, вопрос CCLII.
21
Для восточных отцов "богословие" прежде всего означает учение о Св. Троице. С точки зрения дисциплины также наиболее строго карались ереси, относящиеся к учению о Св. Троице.
"Образ Божий" как основа познания дает возможность применить два метода — восходящий и нисходящий. Когда блаженный Августин исследует человеческую душу и от образа, который в ней запечатлен, восходит к понятию о Боге, тос. методологической точки зрения он строит антропологию Бога. Св. Григорий Нисский, опираясь на принцип подобия, исходит от Бога, от Прототипа, чтобы понять тип и определить сущность человека как образа Сущего. Из Божественного он "структурирует" человека. Так восточные отцы создают богословие человека. Но, с другой стороны, оно зависит от момента, который принимается за исходный. Можно взять человека после его падения и рассматривать его судьбу лишь в пределах истории. В этом случае Библию надо читать, начиная с третьей главы книги Бытия, и остановиться на Страшном суде. Блаженный Августин, автор учения о первородном грехе, своим пессимистическим тезисом о massa damnata ставит резкий акцент на коренной испорченности человеческой природы. Логическим следствием такого видения является учение о предопределении с его трагическим звучанием. И если епископ Иппонский в страхе останавливается перед его опасными последствиями, заботясь о пастве, то позже, во времена Реформации, другие с отчаянной смелостью дойдут до логического и беспощадного предела этого учения: до двойного предопределения [22] . Оно означает, что Христос в Своем милосердии пролил Свою Кровь только ради избранных и что Бог в сам акт творения мира включил первоначальное разделение; что Он начал творение с места для осужденных — ада — и создал определенную категорию людей, чтобы его ими заселить; так Он проявляет Свою справедливость.
22
Принять избрание для Благодати и отвергнуть избрание на смерть — это поступить "по-детски", "это слишком тяжеловесная глупость", — говорит Кальвин.
Можно восхищаться мудрой осторожностью Православия, которое никогда не стремилось формулировать догмат относительно конечных судеб; эта тайна, к счастью, остается неизреченной, и всякое рассуждение о времени и о вечности, шаткое само по себе, останавливается перед выражением Св. Писания веки веков; в этом последнем до такой степени отсутствует доктринальная точность, что в лучшем случае оно означает некоторую меру времени. С другой стороны, понятие о вечном сосуществовании ада и рая увековечивает дуализм добра и зла: если он не существует извечно, то он существует навсегда. Так
23
Ср. в рождественском богослужебном тексте, в качестве истолкования Ин. 1.51, говорится, что Ангел с пламенным мечом удаляется от древа жизни — Евхаристии. ° P.O. 49, 401.
На Востоке за основу антропологии весьма определенно полагается Божественный элемент в природе человека — imago Dei, образ Божий. За исходную точку берется состояние человека до первородного греха. Действительно, у святых отцов всегда именно изначальное предназначение; райское состояние определяет человеческое существо даже после падения и воздействует на его земную судьбу. Эсхатология как экзистенциальный аспект времени присуща истории; она позволяет мистически понять первые и последние вещи и, таким образом, предполагает некоторую имманентность Рая и Царствия Божьего. "Рай снова стал доступным для человека" [24] , — говорил св. Иоанн Златоуст. Врожденной тоске по бессмертию и раю — потерянным, но оставшимся нормативными для истинной природы и поэтому являющимися источником всякой тоски,—соответствует очень реальное присутствие Царствия; литургическое время — этоуже вечность, и пространство, литургически направленное, - -это уже Восход Царствия Божьего '.
24
Annns est Christus (год есть Христос): с литургической точки зрения весь год и все дни являются днями спасения. Templum est Christus (Храм есть Христос): все точки пространства являются частицами Templum mundi (Храма мира); они священны в меру своего участия во вселенском присутствии Христа.
Страшный суд принадлежит еще времени; обращенный к истории, он смотрит на прошедшее. Но антропология эсхатологически направлена к своему истинному пределу — к sacramentumfuluri (таинству будущего), к интеграции всей земной "икономии" в Царствие Небесное. Цель Православной духовной жизни — обожение (iheosis) — трансцендирует разрывы исторического времени посредством опыта богоявлений (теофаний), посредством вторжений kairo'i("благоприятных времен") и наступления условий Царствия Божьего в святости новой твари.
Речь идет не только о лирике, когда богослужебные тексты именуют Пресвятую Деву "Раем", "Вратами Царствия", "Небом"; литургический реализм дает истории в качестве оси очень конкретную реальность, выраженную этими именами. "Христианская душа — это возвращение в Рай ", согласно святы м отцам; история — это "трепет души (человечества) перед вратами Царствия Божия" [25] .
Бесконечные оттенки различий в богословских учениях связаны с понятием о Боге, о природе Его отношений с человеком. Даже само Воплощение можно акцентировать в духе детерминизма и рассматривать его как декрет, который все упорядочивает — от альфы до омеги. Христос спасает, потому что он предназначен к Своей миссии Спасителя, как и Иуда — к своей роли предателя. Спасающая Благодать будет действовать на человека помимо его воли и, если нужно,против него. Это — спасение посредством одной только Благодати, при котором felix culpa является felix, потому что она пускает в ход искупление и организованную благодать Церкви.
25
"Раскаяние, — по преп. Исааку Сирину, — это трепет души перед райскими вратами"
Роль человека, его участие в деле своего спасения всегда будут оставаться антиномичными, парадоксальными. С одной стороны, "если бы Бог смотрел на заслуги, никто бы не вошел в Царствие Божие" (св. Марк Подвижник) [26] ; с другой стороны, "Бог может все, кроме того, чтобы заставить человека Себя полюбить". Также в усилии смирения подвижник субъективно уничижает себя, и для самого себя он есть лишь ничто; но объективно, для мира и для ангелов, он естьновая тварь, неоценимая человеческая ценность. Всякая попытка рационализации этой тайны, попытка соизмерить ее составляющие уничтожает тайну и немедленно все искажает. "Расчет свойственен лишь наемникам", — говорит св. Иоанн Златоуст. Эта тайна очень хорошо выражена в догмате дифелизма (о согласии двух воль во Христе). Догмат утверждает полноту человеческой воли во Христе: она — "без изменения", потому что она свободно следует за "неизменяемостью" Божественной воли и отражает ее. Кажущийся детерминизм этой "неизменяемости" во внутренней диалектике любви является самым парадоксальным выражением свободы. Потому что свобода также имеет свою собственную, но единственную внутреннюю необходимость: необходимость осуществляться как свобода. Чем больше любовь освобождается от всякого определяющего ее "заинтересованного" начала, тем более внутренне она оказывается обусловленной своим собственным духом отречения от себя и жертвенности. Но то, что вдохновляется лишь стремлением всецело отдать себя другому, уже не относится к детерминизму; это уничтожение всех видов ограничений, потому что принесение себя в жертву есть сама "формула" свободы, ее критическая точка.
26
Об оправдании делами (Добротолюбие, т. 1).