Жестокие слова
Шрифт:
И он попытался представить себе мир без этого. Доктор Винсент Жильбер, великий человек, наверняка получил бы Нобелевскую премию, продолжи он свои исследования. Но он остановил их и вместо премии заслужил презрение коллег и чуть ли не всего мира.
И в то же время «Бытие» не было апологией. Оно даже не было объяснением. Оно просто было. Как Шарль Мюнден.
К ним подошел Габри:
— Готовы?
Они сделали заказ, и, когда Габри собирался уходить, появился агент Морен:
— Надеюсь, вы не возражаете?
— Вовсе нет, — сказал
Габри принял еще один заказ и опять собрался уходить, но тут появилась агент Лакост. Габри провел пятерней по волосам.
— Господи Иисусе, — воскликнул Бовуар, — да они словно из волшебной шкатулки выскакивают!
— Это еще что, — сказал Габри и принял заказ у Лакост. — Вы здесь не ожидаете всю Канадскую конную полицию?
— C’est tout, patron, [52] — заверил его Гамаш. — Merci. Я тебя не ждал, — сказал он Лакост, когда Габри отошел на достаточное расстояние.
52
Это всё, хозяин (фр.).
— Я не собиралась приезжать, но хотелось поговорить с вами лично. Я встречалась и с боссом Оливье в банке, и с его отцом.
Она понизила голос и пересказала им то, что услышала от топ-менеджера банка «Лорентьенн». Когда она закончила, принесли ее салат. Креветки, манго, кинза на листиках молодого шпината. Но она с завистью поглядывала на тарелку шефа, над которой поднимался парок, а в ней — шампиньоны, чеснок, базилик и пармезан поверх пасты домашнего изготовления.
— Значит, неясно было, собирался ли Оливье похитить деньги или вернуть их, — сказал Бовуар.
Некоторое время он разглядывал свой поджаренный на открытом огне стейк, а потом отправил в рот порцию жареной картошки.
— Тот человек, с которым я говорила, был убежден, что Оливье зарабатывал деньги для банка. И все же, если бы он не уволился сам, его, вероятно, выгнали бы.
— Они уверены в том, что все деньги, которые он заработал на этой малайзийской сделке, пришли в банк? — спросил Гамаш.
— Они считают, что пришли, и нам пока не удалось найти ничего другого на Оливье.
— Так что мы не знаем, откуда появились деньги на покупку всей этой собственности, — подытожил Бовуар. — А что сказал отец Оливье?
Изабель рассказала им о своем посещении «Абита». Когда она закончила, их тарелки были пусты, а официант принес меню десертов.
— Мне не надо. — Лакост улыбнулась Хэвоку Парре.
Он улыбнулся в ответ, показав другому официанту, что нужно очистить и подготовить соседний столик.
— Кто разделит со мной профитроли? — спросил Бовуар.
Эту проблему нужно было решить поскорее, иначе он рисковал проглотить всю порцию.
— Я, — вызвалась Лакост.
Принесли печенье с начинкой из мороженого и в оболочке из теплого шоколада. Гамаш пожалел, что и себе не заказал такого. Он как
— Значит, отец Оливье никогда здесь не был, — сказал Бовуар, вытирая губы салфеткой. — Он не имеет ни малейшего представления о том, где живет Оливье и чем занимается. Он даже не знает, что его сын гей.
— Наверное, Оливье не единственный сын, который боится сообщить об этом отцу, — подумала вслух Лакост.
— Тайны, — сказал Бовуар. — Новые тайны.
Гамаш заметил, как изменилось выражение лица Морена, когда тот посмотрел в окно. Затем гул разговора в бистро стих. Старший инспектор проследил за направлением взгляда своего агента.
По рю Дю-Мулен в деревню прыжками спускался лось. Когда он приблизился, Гамаш поднялся из-за стола. Кто-то сидел на спине лося, цепляясь за его толстую шею.
— Оставайся здесь. Охраняй дверь, — сказал он агенту Морену. — А вы — со мной, — обратился он к остальным.
Прежде чем другие успели как-то прореагировать, Гамаш и его команда вышли за дверь. А когда кто-то еще пожелал последовать за ними, агент Морен уже стоял у дверей. Невысокий, щуплый, но решительный. Никто не смог бы пройти мимо него.
Сквозь окна они видели, как это существо скачет вниз, как двигаются его длинные ноги — неуклюже и дергано. Гамаш пошел ему навстречу, но животное не замедлило бега, его наездник уже не контролировал скакуна. Старший инспектор расставил руки, чтобы остановить его, и когда тот приблизился, они узнали в нем одно из животных Жильберов. Предположительно лошадь. Глаза у нее были белые и безумные, ноги двигались судорожно, неуверенно. Бовуар и Лакост стояли по обе стороны своего шефа, тоже вытянув руки.
Со своего места у дверей агент Морен не мог видеть, что происходит снаружи. Он видел только лица клиентов заведения, наблюдающих за происходящим. По своему опыту пребывания на местах несчастных случаев он знал, что, когда дело плохо, люди начинают кричать. Но когда дело совсем плохо, они молчат.
В бистро царило молчание.
Трое полицейских стояли на месте, а лошадь неслась на них, потом резко поменяла направление, издала вопль, словно одержимая бесом. Наездник упал в траву, а агент Лакост сумела ухватить поводья, хотя лошадь ушла в сторону и крутанулась. Гамаш тоже ухватил поводья, и вдвоем они сумели остановить скакуна.
Инспектор Бовуар стоял на коленях рядом с упавшим наездником.
— Как вы? Лежите, не двигайтесь.
Но, как и большинство людей, получающих советы, наездник сел и снял шлем. Оказалось, что это Доминик Жильбер. Она посмотрела на Бовуара широко раскрытыми глазами, такими же безумными, как у лошади. Оставив Лакост успокаивать норовистое животное, Гамаш опустился на колени рядом с Бовуаром.
— Что случилось? — спросил он.
— В лесу, — выдохнула Доминик Жильбер. — Хижина. Я заглянула внутрь. Там кровь. Много крови.