Житие маррана
Шрифт:
Он взял под уздцы мула и решительно зашагал по загаженному переулку, перескакивая через сточные канавы и стараясь не замарать обувь. Вот впереди показалась церковь, а рядом с ней монастырь. Там, за неровной глинобитной стеной, находилась больница Кальяо. Сердце бешено забилось.
У входа в лечебницу торчал слуга, неизвестно зачем карауливший дверь. Франсиско пришлось несколько раз повторить имя отца, прежде чем непонятливый страж обернулся и кого-то окликнул. На зов вышел низенький сгорбленный человек, который двигался, тяжело переваливаясь, будто на чужих ногах. Когда свет из дверного проема упал на его лицо, Франсиско узнал родные черты. Неумолимое время не пощадило их, выбелило волосы и бороду, избороздило морщинами кожу, заострило скулы. Отец и сын, онемев, уставились друг на друга. Губы старика дрогнули, и
Отец, еще не оправившись от потрясения, украдкой любовался своим мальчиком — рыжеватой бородкой, ясными умными глазами, широкими плечами. Ну прямо живой портрет его самого в юности! Так и подмывало спросить: а куда же делся тот любопытный озорник Франсискито, что обожал волшебные истории и частенько выводил из себя учителя Исидро Миранду?
А Франсиско сквозь набежавшие слезы с болью смотрел на развалину, в которую перенесенные муки превратили его прекрасного мудрого отца. От былого блеска не осталось и следа. Перед ним сидел жалкий калека, изуродованный пытками.
64
Вице-король маркиз де Монтескларос качнул головой, и лезвие бритвы оцарапало ему щеку. Испуганный цирюльник рассыпался в извинениях и клочком корпии остановил кровь. Затем подправил бакенбарды и с особым тщанием подровнял бородку, острым клинышком темневшую под нижней губой. Расчесал, подстриг и лихо закрутил кверху усы, предварительно смазав их кончики ароматизированным яичным белком.
Камердинер подал его высочеству одежду. Маркиз лишь скосил глаза, стараясь не двигаться, чтобы брадобрей не порезал его снова. Все как положено: замшевые перчатки, вельветовые туфли, бархатный жилет и шелковая сорочка. Выезжая на прогулку, он обычно надевал шляпу с высокой тульей, жесткий воротник-голилью из тафты и черный атласный плащ. Потом надо будет вернуться во дворец и, вооружившись регалиями монаршей власти, принять инквизитора Андреса Хуана Гайтана, который, как говорят, в последнее время не в духе. «Следует вести себя осторожно, ведь это не человек, а сущая заноза», — подумал вице-король.
Маркиз де Монтескларос, правитель вице-королевства Перу, происходил из знатнейшего кастильского рода и одними только титулами мог затмить кого угодно. Но здесь, в диких краях, нашлось достаточно охотников ставить ему препоны и оспаривать законные прерогативы. В возрасте тридцати двух лет он волей Филиппа III стал вице-королем Новой Испании, а через четыре года был назначен вице-королем Перу. Испанский самодержец доверительно называл его родственником.
? ? ?
Вице-королевство Перу огромно, — размышляет маркиз. — Оно простирается от вулканов Эквадора до таинственных земель на крайнем юге. Никогда не забуду день, когда я прибыл в Лиму, — 21 декабря 1607 года, ибо не успел я принести клятву, как все задуманные мною начинания едва не пошли прахом. Предстояло избрать судебных магистратов, однако за пышностью приемов, устроенных в мою честь, угадывалось желание помешать нововведениям. Здесь издавна привыкли водить вице-королей за нос, но мне пришлось их разочаровать, преподав таким образом первый урок. Второй урок обманщики получили, когда я велел провести ревизию королевской казны и нашел ее в ужасающем беспорядке. Плуты и разгильдяи отпирались, сочиняли какие-то туманные отговорки и ссылались на забывчивость, но до полусмерти перепугались, услышав, что от подобного недуга есть отличное средство под названием Счетный трибунал. Некоторые именитые особы даже зашептали: «Изыди, сатана!» Затем я привел в действие Торговый суд, чего так и не смогли сделать мои предшественники, которым мошенники-энкомендеро ставили палки
Говорят, я слишком молод и горяч. Какое заблуждение! Дело вовсе не в молодости, а в моих полномочиях. В Перу я представляю короля Испании, а потому не только имею право, но обязан действовать так, словно он сам восседает здесь на троне. Хотя дворцовые интриги связывают по рукам и ногам, я неизменно отвечаю каверзникам, что главный человек в любом хозяйстве — это ключник. Так вот, Филипп III поставил меня ключником в Лиме, и я регулярно шлю ему значительные суммы. Настолько значительные, что если королевская казна еще не опустела, то только благодаря им. Восемь раз снаряжал я корабли в Испанию и за все время переправил туда десять миллионов золотых песо.
Молодостью объясняют и мое сладострастие. Как будто эти дряхлые старцы сами не грешат! Грешат, да еще как, только не могут ублаготворить женщину. В Лиме предостаточно красоток, всегда готовых пробраться в покои вице-короля, вот им и завидно. Завидуют здесь и поэтическому дару, которым я обладаю. Жалкие ничтожества, бездельники! Злобствуют, строят козни, даже к ответственности грозят привлечь[49]. Колют негодникам глаза мои свершения.
? ? ?
Паж помог вице-королю одеться. За дверью застыли в карауле гвардейцы с алебардами да переминались с ноги на ногу знатные особы, ожидая, когда господин отправится еще раз взглянуть на новый каменный мост, свое дорогое во всех смыслах детище.
А тем временем неподалеку, во дворце инквизиции, инквизитор Гайтан тщательно обдумывал предстоящую беседу с маркизом де Монтескларосом.
Наконец из ворот выехала блестящая процессия: вице-король в окружении бравой гвардии направился к мосту, соединявшему центр Лимы с кварталом Сан-Ласаро, который лежал за рекой Римак, «Говорливым потоком», как ее называли инки. Река катила воды по порожистому каменистому руслу и поила окрестные поля, но затрудняла сообщение с долинами на севере и отрезала от центра значительную часть города. Поэтому маркиз де Монтескларос вознамерился соорудить через нее мост, неподвластный времени. «Хочу вписать бессмертную строку в историю столицы», — изрек он. Его высочество прослышал, что в Кито есть удивительный мастер, создающий из камня настоящие шедевры. Разумеется, советники замахали руками и заявили, что средств на то, чтобы воплотить в жизнь столь дорогостоящий замысел, в казне не имеется. Маркиз призадумался, но прежде чем пессимисты закончили перечислять все препоны, обратился к секретарю, стоявшему справа: «Ступайте в городской совет и велите им немедленно выписать сюда этого кудесника-зодчего». А секретарю, стоявшему слева, сказал: «Из денег, предназначенных для короля Испании, мы не возьмем ни гроша. Все средства получим из дополнительных налогов».
Высокая, величественная арка вела на мост, под которым слышалось немолчное бормотание реки. По краям тянулись прочные парапеты, чтобы экипажи не падали в реку, если кони вдруг понесут, а на северной оконечности, со стороны квартала Сан-Ласаро, красовались две башни. Возле них вице-король спешился и принялся внимательно читать выбитые на камне надписи, повествовавшие об истории строительства и создателях этого чуда архитектуры. Не ровен час какой-нибудь растяпа мог переврать его имя или упустить один из многочисленных громких титулов.
Свита маркиза уж было решила, что прогулка закончена, однако его величеству захотелось еще немного развеяться перед разговором с мрачным инквизитором Гайтаном и пройтись по длинному бульвару Аламеда, начинавшемуся сразу за мостом. (Суровые церковнослужители негодовали: зачем тратить такие средства на украшение этого грешного мира!) Придворные и министры, офицеры и солдаты, не говоря уже о прекрасных столичных дамах, быстро приобрели обыкновение прогуливаться по Аламеде. Праздная атмосфера способствовала приятным беседам, беседы сопровождались многозначительными взглядами, а от взглядов было рукой подать до предосудительных, но незабываемых приключений. Злые языки даже утверждали, будто вице-король велел разбить бульвар, чтобы «устраивать смотр местным красоткам и выбирать добычу себе по вкусу».