Житие маррана
Шрифт:
— Мне кажется, вы преуменьшаете свои возможности… В любом случае, мы еще вернемся к этой теме. Теперь перейдем к другому прискорбному факту: соглашение запрещает нам вооружать негров и мулатов, состоящих у нас на службе.
— Именно так.
— Но это непозволительно! Инквизиция действует в Лиме более сорока лет, как можно ее разоружать!
— Вы меня удивляете.
Глаза инквизитора стальными буравчиками впились в лицо вице-короля.
— Вот именно, удивляете, — повторил маркиз. — И даже огорчаете. Разве найдется негодяй, способный поднять руку на служителя инквизиции?
— Но это положение просто необходимо исправить!
— Не забывайте, что вооруженные
— Только не тогда, когда они сопровождают наших должностных лиц, — возразил Гайтан.
— Да, готов признать, что в этом случае риск не слишком велик.
— Я прошу вас внести официальную поправку.
— Официальную поправку?
— Именно. Указать, что негры имеют право носить оружие, если сопровождают прокурора или альгвасила инквизиции.
— Обещаю обдумать вашу просьбу.
Инквизитор погладил наперсный крест. Слова маркиза его не удовлетворили.
— И как скоро ваше высочество примет решение?
— О сроках мы говорить не будем, но я постараюсь дать вам ответ в ближайшее время.
Инквизитор понял, что аудиенция подходит к концу. «Проклятый рифмоплет, пробившийся в вице-короли, — подумал он, — хочет оставить за собой последнее слово и выпроводить меня ни с чем. Что ж, я сумею дать окорот этому прощелыге».
Маркиз де Монтескларос встал, а значит, согласно протоколу, инквизитор должен был подняться и откланяться. Но Гайтана вдруг поразила внезапная слепота: он сделал вид, будто ничего не замечает, и, не двигаясь с места, принялся внимательно изучать увесистое распятие, висевшее на груди. Власть кесаря и власть Бога сошлись в поединке. Хуан Гайтан, представитель Всевышнего, чувствовал себя почти Богом. Ровным, загробным голосом начал он свою речь, нимало не заботясь о том, что вице-король стоит перед ним, как провинившийся школяр перед строгим профессором.
— Со времен основания святой матери Церкви, — начал он, сосредоточенно поглаживая крест, — обязанность карать еретиков лежала на духовенстве. Чтобы в этом не возникало сомнений, папа Иннокентий III создал инквизиционный суд. Великий папа, поистине святой. И дабы инквизиция не встречала препон на своем благом пути, все понтифики, как и все без исключения монархи, неизменно ставили ее превыше и светской, и обычной церковной власти. Мы получили особые полномочия. Полномочия, исключительные права и полную неприкосновенность во имя охраны чистоты веры. А поскольку в вопросах веры понтифик является высшей инстанцией, юрисдикция инквизиции находится исключительно в его ведении и простирается над королями, вице-королями и всякими судьями, подобно тому как небо простирается над землей.
Тут Гайтан медленно поднял взгляд и словно бы спохватился, заметив, что своим поведением оскорбляет вице-короля. Он встал и отвесил поклон, явно наслаждаясь пусть небольшой, но все же победой. Потом повернулся и величественно проследовал к двери.
А в ушах маркиза де Монтесклароса всё звучали слова, сказанные с нескрываемой угрозой: «Особые полномочия… Исключительные права…»
66
Хибарка, где обитал Диего, притулилась за углом портовой лечебницы. Франсиско стоило большого труда скрывать боль, которую вызывал в нем этот сломленный человек — его нелепая походка и заискивающая улыбка, не сходившая с лица, руки землистого цвета, висевшие, точно плети, вечно опущенные подслеповатые глаза. Жалкая пародия на уверенного в себе врача из Ибатина. Толкнув дверь, кое-как сколоченную из кривых досок, Диего виновато пробормотал:
— Нам сюда.
На двери не имелось
— Дожди тут у нас редко случаются, — словно оправдываясь, проговорил Диего.
Под стать жилищу была и обстановка: латунный кувшин и глиняный черпак на столе, заваленном бумагами и книгами. Еще книги — на полке. Соломенный тюфяк. Две скамьи — одна у стола, другая в углу; в глубине комнаты — сундук и шкафчик, давно утративший дверцы. Вместо вешалки — гвозди, вбитые в стену. На один из них Диего повесил свой санбенито.
Он развел тощими руками, словно говоря: «Чувствуй себя как дома» (как будто можно было назвать домом это обиталище изгоя), подвинул вторую скамью к столу и принялся рыться в сундуке, ища, чем бы украсить свое жилище ради дорогого гостя. А юноше суетливое гостеприимство Диего причиняло невыносимую боль, делая отца еще более жалким. Мул, привязанный к изгороди, радостно встряхнулся, когда хозяин снял с его спины поклажу. Франсиско отнес суму в хибарку, поставил на пол. Распаковал одежду, достал увесистую Библию и котомку, в которой что-то звякнуло. Диего удивленно обернулся на звук. Сын жестом подозвал отца: подойди, мол, посмотри сам. Тот сначала не понял, а потом растроганно спросил: «Неужели подарок?» «Да, — хотел ответить Франсиско. — Подарок от твоего верного слуги Луиса. Подарок, который я всю дорогу берег как зеницу ока». Но не ответил: губы не слушались.
Диего наклонился, ощупал грубую ткань, и глаза его загорелись, как в былые времена. Дрожащими пальцами распутал он завязки и извлек на свет божий хирургическое долото. Протер рукавом, поднес к окну, чтобы лучше разглядеть, и положил на стол, точно хрупкую драгоценность. Лицо озарилось улыбкой, но уже не виноватой, а счастливой. За долотом последовала канюля и прочие инструменты, каждый из которых врач, молча глотая слезы, восхищенно рассматривал и гладил, как руки любимых друзей. А вот и парчовый футляр! Диего потряс его, и испанский ключ отозвался глухим стуком. Не в силах выразить благодарность, отец покачал головой.
Только тогда Франсиско поведал ему, как Луис припрятал инструменты, героически выдержал и зверскую порку, устроенную Торибио Вальдесом, и допрос комиссара. Однако о том, что голод заставлял их с братом воровать мясо на бойне, говорить не стал. Снова погружаться в бездну несчастий, пережитых семьей, было невыносимо.
— Представляешь, я видел самого вице-короля! Мы стояли на берегу, а его высочество как раз прогуливался по каменному мосту. Лоренсо заметил, что маркиз посмотрел прямо на него, и немедленно вообразил себя дворцовым гвардейцем.
Умолчав о том, как он проходил мимо дворца инквизиции и мельком увидел инквизитора Гайтана, Франсиско принялся расхваливать друга: «Лоренсо — парень что надо, не в пример папаше. Думаю, его ждут великие дела и блестящая карьера».
Было что рассказать и о путешествии, и о старых знакомых отца: Гаспаре Чавесе, Хосе Игнасио Севилье и Диего Лопесе де Лисбоа. При звуке их имен Диего только закрыл глаза. Подбородок у него затрясся. Он продолжал жадно слушать, стиснув кулаки, а Франсиско говорил без умолку. Голос, звучавший в сыром полумраке хибарки, разгонял невыносимую тоску. Зашла речь и о доминиканском монастыре Кордовы.