Житие маррана

Агинис Маркос

— Подождите минутку.

Я второпях оделся, взял укладку с инструментами и поспешил за провожатым. Пустынные улицы Сантьяго серебрились в лунном свете. На полпути к дому епископа нас поджидали еще двое.

— Скорее, скорее! — закричали они.

Мы пустились бегом. У ворот толпились люди, махали фонарями. В коридоре, который вел в спальню прелата, через каждые десять метров стояли монахи со свечами в руках.

— Доктор, отворите ему кровь! Быстрее! Он умирает… — взмолился епископский слуга.

Я присел на кровать

больного и попросил принести еще свечей. Передо мной лежал грозный слепец, епископ Сантьяго-де-Чили, бывший инквизитор Картахены. Прелат был бледен как бумага, жидкие волосы слиплись от пота, неровный пульс едва прощупывался. Я коснулся лба, покрытого испариной. Под неплотно прикрытыми веками мутнели плотные бельма. А ведь не далее как в воскресенье этот ныне беспомощный, еле живой человек метал с церковной кафедры громы и молнии, наводя ужас на онемевшую паству. Кто бы мог подумать, что всего через пару дней проклятие падет на голову проклинавшего?

— Ни в коем случае. Он и так потерял много крови, видите? — ответил я. указывая на ночной горшок у кровати.

— Какая же это кровь! Это кал.

— Да, черный кал. Епископ ходит кровью, понимаете? Пульс совсем слабый, так что кровопускание делать нельзя.

— А как же быть?

— Дайте ему подогретого молока, чтобы успокоить желудок, на живот холодный компресс, а грудь, руки и ноги укутайте потеплее.

Слуга воззрился на меня с недоверием.

— Что-то вы, доктор, больно осторожничаете, — недовольно проворчал он.

— Возможно. Но будет так, как я сказал.

Уверенный тон возымел должное действие, и слуга убежал исполнять приказания. Епископ нащупал мою руку на одеяле.

— Хорошо, сын мой… Эти строптивцы никак не научатся подчиняться.

— Они боятся за вас, ваше преосвященство.

— Мне изрядно надоели кровопускания… — прелат едва шевелил губами.

— Сейчас эти процедуры могут вам только повредить. У вас открылось желудочное кровотечение.

— С чего вы взяли, что оно… желудочное? — прошептал епископ. Каждое слово давалось ему с трудом.

— Кровь выходит черная как деготь.

— Черная кровь, говорите? Отлично… Значит, я очистился… Черная, дурная кровь…

— Постарайтесь отдохнуть, ваше преосвященство.

— Как тут отдохнешь, когда кругом сплошные идиоты…

У него было лицо человека, всю жизнь превозмогавшего себя. Кустистые брови сходились к переносице, лоб прорезала глубокая вертикальная морщина. Мне доводилось слушать яростные проповеди епископа, клеймившего скупых на пожертвования и заносчивых прихожан. Он призывал на головы нечестивцев мор, засуху и прочие катастрофы, грозил составить список тех, кто отказывается платить церковную десятину, проклясть их всех поименно и, кажется, готов был стереть несчастных в порошок.

На запястье мне заполз клоп и тут же укусил. Я стряхнул насекомое на пол и раздавил. По звукам прелат понял, что происходит.

— Вы только что убили

моего друга…

— Просто клопа.

— …бедного, безгрешного друга.

— Простите мою дерзость, ваше преосвященство, но…

— Говорите же!

— На вашей постели много клопов. Это никак не способствует выздоровлению. Вам нужен полный покой.

Мутные глаза моргнули. Тонкие тубы беззвучно зашевелились: больной старался подобрать нужные слова.

— Я не позволю их извести, — сипло произнес он. — Они тоже… Божьи твари… Уязвляют мою плоть, чтобы очистить душу.

— И мешают вам отдыхать.

— Клопы вырывают меня из плена сновидений, понятно? — брюзгливо пояснил епископ.

Нет, непонятно. Я помог ему выпить молока, объяснил слуге, куда следует накладывать холодный компресс, а какие части тела согревать, и почтительно откланялся.

Епископ быстро шел на поправку, кровотечение не возобновлялось. Я регулярно навещал пациента и заметил, что грозный проповедник весьма ценит мое врачебное искусство. Но однажды вечером он преподнес мне сюрприз: спросил, не собираюсь ли я жениться. Какая потрясающая проницательность! С трудом справившись с изумлением, я признался, что чрезвычайно увлечен дочерью губернатора. Невидящий взгляд мутных глаз остановился на моем лице.

— Ваша честность похвальна, доктор, и чаяния ваши мне известны.

— Выходит, вы меня просто испытывали? — смущенно улыбнулся я.

— Испытывает Господь, не люди.

— Разумеется, все зависит от воли отца девицы, — сказал я, не подозревая, какие последствия будут иметь мои слова.

— Губернатор ей не родной отец.

— Значит, от воли отчима.

— Да. Но, полагаю, дело сладится. Более того, губернатор будет рад породниться с вами… Разумеется, если не возникнет препятствий материального толка.

— Я, к сожалению, небогат.

— Не прибедняйтесь! — немедленно вскипел епископ. — Вы превосходный врач и наверняка неплохо зарабатываете. Пожертвования начнете делать сегодня же, — приказал он. — Да будет рука ваша столь же щедра, сколь искусна в лечении больных.

— Приложу все усилия, ваше преосвященство, — смиренно ответил я и прихлопнул очередного клопа.

— Опять убили невинное создание? Как не стыдно! — рассердился епископ.

— Это зловреднейшие букашки!

— Напротив, полезнейшие, ибо прерывают мои сновидения.

— Прошу прощения, ваше преосвященство. Но зачем прерывать сновидения?

Прелат скривил губы, подумал и дал престранный ответ:

— Прерывают мои сновидения, да. Ведь сны — это темная сфера. Попадая туда, наша душа становится игрушкой лукавого и блуждает, не находя опоры. Оттуда не докричишься и не вырвешься, так что сатана может вытворять с нами все что заблагорассудится.

— Но ведь кошмары снятся не так уж и часто.

— Приятные сны еще опаснее! — незрячие зеницы загорелись холодным металлическим блеском.