Житие маррана
Шрифт:
Я промолчал.
— Гораздо опаснее. Дьявол обманом вводит нас в грех. В царстве сновидений мы беззащитны перед искушениями… И тут на помощь приходят верные друзья. Мои единственные друзья, которым неведома похоть: клопы. Они угрызают плоть, душа вырывается из сонного плена и во всеоружии противостоит врагу.
— Однако бывает и сон без сновидений… — возразил я.
Епископ досадливо поморщился и воскликнул:
— Не бывает! Дьявол пользуется каждой минутой бездействия. Стоит расслабиться, успокоиться, как он тут как тут: хватает нас, волочет в свои тайные чертоги и развращает. А потом заставляет забыть все, что снилось, чтобы, пробудившись, мы не осознавали, что замарали себя грехом, и не могли омыться.
— Разве стоит винить людей в бессознательных прегрешениях?
Костлявые пальцы теребили простыню. Вертикальная складка на лбу стала еще глубже.
— Стоит, еще как. Мы позволяем искушениям угнездиться в нашей душе, а лукавый этому и рад. Каждый повинен в том, что недостаточно упорно противится соблазнам. Все грешны, сын мой, ибо плоть слаба. — Он крепко сжал мне руку. — Поэтому женитесь, и как можно скорее.
— Благодарю, ваше преосвященство.
— Мы же, священники, должны продолжать свою молчаливую борьбу. Обет безбрачия не только требует физического воздержания, но и запрещает всякие помышления о женщинах.
— Возможно ли это?
— Господь благословил меня, лишив зрения. По крайней мере, наяву я их не вижу. Однако во сне дьявол дразнит меня мучительными видениями… — Он замолчал, болезненно скривился и вновь нашарил мою ладонь. — Доктор, мне гораздо лучше, думаю, хватит валяться в постели.
Я открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг епископ выпалил:
— Женщины страшнее еретиков, страшнее иудеев!
Он примолк, закусив губы и ожидая моей реакции.
— То есть без слабого пола мир стал бы лучше, — закончил я его мысль и почувствовал глухое раздражение. Владыка прощупывал меня, исподволь провоцировал. Может, прознал о моем происхождении? Учуял иудействующего? Ни с того ни с сего спросил о женитьбе, вспомнил зачем-то иудеев… Это не могло не настораживать.
94
Впервые я увидел прекрасную Исабель Отаньес в церкви, во время воскресной мессы. Она сидела в первом ряду вместе со своими приемными родителями. Во время причастия девица приняла гостию с благоговейным трепетом. Как только богослужение закончилось, знатные прихожане чинно двинулись к дверям по центральному проходу. Все они имели вид весьма набожный, но в глазах читалась дьявольская гордыня. Я стоял с краю, и, когда Исабель проходила мимо, наши взгляды встретились. У нее были такие же золотисто-карие глаза, как у мамы. Я последовал за ней, не замечая, что, засмотревшись на тонкий стан, случайно затесался в компанию, где мне совершенно не место. Какой-то рехидор локтем оттер меня в сторону. Тогда я поспешил через боковой неф на улицу и увидел ее, самую красивую девушку Чили, в окружении родни и надменных вельмож. Точно пчела, почуявшая сладостный запах нектара, я забыл обо всем на свете и устремился следом, приглаживая на ходу волосы и бородку, поправляя плащ, воротник рубашки и шляпу и мечтая лишь об одном: еще раз заглянуть в эти нежные очи. Нарядные дамы, блестя кружевами и каменьями, то и дело заслоняли от меня стройную фигурку. Я настолько увлекся, что чуть не ударился лбом о шлем стражника с алебардой, стоявшего у ворот губернаторского дворца. Прохожие, а среди них и Исабель, обернулись на шум. О счастье, она снова взглянула на меня, и между нами точно искра проскочила. Исполнившись совершенно несбыточных надежд, я зашагал прочь.
Через две недели в больницу явился вооруженный гонец и принес записку от дона Кристобаля де ла Серда-и-Сотомайора, временного губернатора Чили, который некоторое время назад стал моим пациентом. Однако на этот раз меня желали видеть на званом вечере, а не у постели больного. Ошибки быть не могло: приглашение, скрепленное тяжелой сургучной
Новый губернатор, потомок легендарных завоевателей Новой Испании, вступил в должность несколько месяцев назад, а до этого лет десять служил прокурором. Звание доктора права он получил в университете Саламанки. Скудный городской бюджет не помешал дону Кристобалю построить новые здания городского совета и суда, тюрьму и широкую каменную дамбу на реке Мапочо.
День клонился к вечеру, когда я явился в губернаторскую резиденцию, предъявил страже приглашение и был препровожден во внутренние покои. На память пришли мои далекие предки, которые вот так же, с замиранием сердца, переступали порог дворца короля или халифа. Они, презренные иудеи, смогли подняться до небывалых высот, оказать сильным мира сего неоценимые услуги, проявить честность, образованность и талант. Правда, не всем из них повезло: некоторых сгубила людская зависть.
Приглашенные уже собрались в гостиной. Когда глаза привыкли к полумраку, я разглядел в дальнем ее конце группу женщин.
Хозяин встретил меня с подчеркнутым радушием, однако с кресла не встал, что было естественно для человека его положения и возраста. Он сидел, подложив под правую ногу атласную подушку, и мягко, точно спелые персики, поглаживал пальцами шары на концах подлокотников. На свежевыбритом лице темнели аккуратные усики и треугольная бородка. Губернатор впился в меня острым взглядом, осмотрел с ног до головы, оценивая по одежде достаток, а по жестам темперамент, и лишь потом обратил внимание на то, что я говорил. Видно, правы были те, кто превозносили его ум и проницательность.
Дон Кристобаль представил меня гостям: беззубому богослову, капитану пехотинцев, косоглазому математику, заплывшему жиром нотариусу и молодому торговцу, который показался мне до странности знакомым. Губернатор заметил, что такие вечера помогают ему питать разум беседами с самыми выдающимися жителями города. У противоположной стены расположилась женская компания: супруга хозяина, несколько дам и неотразимая Исабель. Я весь обратился в зрение, ловя каждое ее движение, каждый взор.
Губернатор попросил меня рассказать об учебе в университете Сан-Маркос. Стараясь не смотреть на молодого купца, я заговорил. Слуга поставил на стол поднос с чашками, полными густого шоколада, и сладостями. Но к ним никто не притронулся: все уставились на меня. Окинув взглядом довольно комичных персонажей, сидевших напротив, я глотнул горячего напитка, чтобы собраться с мыслями.
— Все обучение в университете Сан-Маркос подчинено царице наук, — кивнул я похожему на жабу богослову. — Остальные же предметы сообразуются с учением о Всевышнем, вытекая из него, точно реки из общего истока.
Богослов пошевелил языком в беззубом рту, надул дряблые щеки, а затем произнес несколько фраз на латыни, отчаянно путая падежи и произнося слова как бог на душу положит, но с чрезвычайно важным видом. Пусть знают, что и он человек ученый.
Потом я заговорил о точных науках. Математик заметно оживился и спросил, чему у нас отдавалось предпочтение: алгебре или тригонометрии. Он, оказывается, учился в университете Алькала-де-Энарес.
— Надеюсь, вы не обойдете внимание и нотариат. Сегодня среди приглашенных присутствует выдающийся представитель этой профессии, — губернатор почтительно указал на важного господина, который, почувствовав внимание, растянул губы в улыбке и гордо поднял голову.
— Увы, тут мне сказать нечего.
Воцарилось неловкое молчание. Дон Кристобаль беспомощно развел руками. Из противоположного конца залы послышался приглушенный женский смех. Нотариус заерзал, отодвинул скамеечку для ног и, похоже, от возмущения готов был вскочить со стула.