Живодерня 2
Шрифт:
Отбросив бумагу в сторону, Илья насчитал всего пять кошачьих голов — все они были от разномастных животных. Такая находка неприятно поразила Илью. Возможно, конечно, это шалость местных ребятишек, насмотревшихся по телеку подвигов Рэмбо. Но могло быть и предупреждение… Вот только от кого? За те несколько месяцев, что Илья провел в Петербурге, он ухитрился нажить множество врагов, впрочем, и друзей тоже…
Илья не стал ломать опустошенную любовью голову чьих рук это проделка, а морща нос, собрал кошачьи головки обратно в бумагу и снес во двор, положив возле парадной утреннему
— Да на тебе лица нет, Илюша! — встретила его Карина, уперев руки в бока и выпятив свой массивный бюст. — Ты что попал под каток или побывал в женском общежитии на двести койкомест?!
Илья ей не ответил. Ему было известно, что его бывшая жена способна только на солдатские шуточки.
Раздевшись в прихожей, он прошел в кухню.
Сергей сидел за кухонным столом, рядом с восторженным лицом восседал гвинейский жених Карины. Сергей прослушивал кассеты с записями бреда горбуна-шизика.
Уже в течение нескольких недель Илья с Сергеем по очереди записывали за украденным из психбольницы горбуном его бред, который иногда приобретал осмысленную стройность и, как они полагали, повествовал о жизни подземного народа чудь. Но, к великому сожалению, рассказы о подземном народе были разрозненны и носили фрагментарный характер, мешаясь с многочасовым шизофреническим бредом.
Долгое время Сергей не находил в себе сил взяться за расшифровку записей, тем более, что записи каждый день пополнялись новыми “откровениями”. Ведь блуждавший по квартире горбун в любое время суток мог ни с того — ни с сего вдруг остановиться на месте и начать новый рассказ, часто не несущий ничего нового. Поначалу “дежурный” записывал и ночью — теперь это дело бросили и включали диктофон только днем, и то не каждый раз.
И вот сегодня Сергей решил наконец подступиться к бреду вплотную. Слушая записи уже три часа подряд, он впадал в тихое помешательство: мысли плыли куда-то, покалывало в коленках. Сергея спасало только духовное развитие, которое он получил в буддийском монастыре, где в детстве провел семь лет. Рядом с ним сидел Басурман. И хотя гвинейско-язычный гражданин не разумел по- русски, но бред горбуна ему нравился чрезвычайно. Приложив ухо к самой колонке магнитофона, он вслушивался в каждое слово — карие глазенки его блестели интересом, иногда он вдруг начинал хихикать сказанному горбуном бессмысленному словосочетанию; или вдруг лицо Басурмана грустнело, он горестно качал головой и что-то тихонько лопотал на гвинейском… Потому как языка его никто не знал, оставалось только догадываться, что слышалось в бреде русского шизофреника гвинейскому подданному. Но догадаться никто не мог. Карина только иногда отпускала шуточки в его адрес, смысла которых он не понимал.
Сергей бросил в сторону Ильи только мимолетный взгляд и снова углубился в прослушивание материала.
В кухню стремительно вошел горбун и, обойдя стол, вышел вон.
— Шныряет все, — грустно сказал Сергей и выключил магнитофон, чем разочаровал Басурмана, состроившего обиженную гримасу.
— Что-нибудь выявил? — спросил Илья — не потому что ему было интересно, просто хотелось сделать приятное своему другу.
—
— Слушай, может отдать Жанне эти кассеты — пускай они сами разбираются. Раз теперь Китайца в живых нет, так зачем, спрашивается, нам эти подземные истории?
Сергей как бы рассеянно махнул в воздухе рукой, поднес сжатый кулак к лицу и разжал пальцы — на ладони сидела пойманная на лету муха и не желала улетать. Сергей дунул на нее, она нехотя слетела и приземлилась на магнитофон. Илья налил себе холодного чаю и уселся за стол напротив Сергея.
— Вот ты с Жанной уехал, а бывший следователь Свинцов нам много интересных и поучительных вещей рассказал, — начал Сергей. — Китаец оказывается уже несколько раз умирал, а потом, стервец, откуда-то появлялся. Еще задолго до Малютиного “царствования” Китайца дважды считали убитым: один раз от рук своих же бандитов, другой — от рук спецслужб. И заметь, всегда, что характерно, “воскресал”.
— Ну что же ты ставишь под сомнение работу Жанны? — обиделся Илья.
— Я не ставлю ее работу под сомнение. Свинцов тоже несколько лет работает над этой проблемой. Конечно, он прав не всегда — на Китайце у него по-моему “бзик”, но его точку зрения тоже нельзя не учитывать. Поэтому я пока и решил расшифровать рассказы горбуна вот и барахтаюсь в море безумия. Ты что-то бледненький, случилось чего-нибудь?
— Да нет, все нормально — устал…
В кухню вошла Карина и направилась к плите.
— Ты чаек пьешь, горемыка. А дамочка твоя тебя накормила? — съехидничала она.
— Я не хочу есть, — поморщился Илья.
— Молчи уж лучше. Между нами мальчиками говоря, ты бы Илюша не очень доверял этой ментовке.
Илья промолчал, зная, что спорить с Кариной не имеет смысла, и она тут же переключилась на другую тему.
— Надоел мне этот Бредовик: шныряет как сумасшедший, вещи перекладывает, потом фиг найдешь, из холодильника все тырит, стервец… Сергуня, ты когда его обратно в дурдом отведешь?
Карина разбила на сковороду три яйца, приятно зашкворчало и вкусно запахло. У Ильи сразу проснулся аппетит.
— Подожди, разобраться с ним нужно, что характерно, потом будем думать куда его девать.
— А чего тут думать? По подземному ходу обратно его отвести и дело с концом. Что же он так и будет здесь жить, как домовой?.. Да, спросить тебя хотела, что горбун гвинейский язык, что ли, знает?
— Да нет, откуда. Он по русски-то членораздельно объясниться не может.
— Странно, — пожала плечами Карина. — А я слышала, как они с Басурманом разговаривают.
— Должно быть, язык шизофрении интернационален, — из последних сил пошутил Илья.
Карина потрепала безмолвного Басурмана по чернявой головке.
— Людоедик мой ненаглядный.
— Карина кудака пук, — благодарно сказал он, заулыбавшись.
— Пук, пук, — повторила Карина, выкладывая яичницу в тарелку. — Может тебя на курсы русского языка определить. А, Басурман?!