Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника
Шрифт:
Атака началась по плану и завершилась успехом. Русские были выброшены из города с тяжелыми потерями. Наши потери оказались умеренными. Однако монастырь взять не удалось. 23-летний капитан Алерс из фузилерного батальона вместе с несколькими людьми сумел пробиться в монастырскую церковь, но попал под сильный огонь со стороны алтаря и был вынужден отойти. Несколько танков Т-34 стояло на монастырском дворе под защитой толстых стен. Но все равно они были окружены и отрезаны.
15 августа были доставлены перебежчики. Это были пожилые люди, пришедшие на фронт из Черновиц и Буковины, которые были аннексированы русскими в 1940 г. Все они принимали участие в Первой мировой войне и служили в австрийской армии. Этот факт, сам по себе, был для меня поразительным.
Ситуация
Спать мне не удавалось совсем, и по ночам я дремал с трубкой возле уха, слушая все, что говорилось на линии. Из-за катастрофической ситуации в группу армий «Центр» был спешно отправлен разведывательный учебный батальон, который в нормальное время размещался рядом с оружейной школой танковых войск в Крампнице возле Потсдама. Он был переброшен под Расейняй и передан в распоряжение «простого» 7-го гренадерского полка. Командир разведбата, майор граф Кроков, часто разговаривал с гауптштурмфюрером СС Милиусом. Милиус был человеком заносчивым, с резким голосом. Однако граф Кроков, как и было положено прусскому аристократу, совершенно неподражаемо говорил только в нос. Они утешали друг друга, уверяя себя, что в таком дерьме они уже не были давно.
Милиус был командиром части, которая тоже была придана 7-му полку. 500-й отдельный батальон СС набирался из людей, которые «все что-то натворили». Чтобы познакомиться с участком батальона эсэсовцев, мы вместе с капитаном Шнейдером провели полдня на их позиции. Это было самым гиблым местом в горячей точке под Расейняем. Никаких естественных укрытий там не было. С фланга, с другой стороны низины, противотанковые орудия противника стреляли по всему, что передвигалось в траншеях. Личный состав батальона нес потери. Офицеры и солдаты, которых я видел на командном пункте этой части, представляли собой прекрасные образцы человеческого рода, типичную элиту, которая находилась в СС. Про себя я подумал, что, наверное, так должны были выглядеть вандалы Гейзериха или остготы короля Теодориха, когда они стояли у Везувия.
Мы со Шнейдером собрались уже уходить, но тут появился полковник Дорн, который тепло поздоровался со мной, как с единственным знакомым ему человеком. На нем белый летний китель, а сам он выглядел спокойным и отдохнувшим. Было заметно, что он только что вернулся из отпуска после ранения. Его приветствие было прервано офицером медслужбы. Таких офицеров в батальонах СС было два, в отличие от одного медика в армейских частях. Врач доложил своему командиру, что один унтершарфюрер по неосторожности отстрелил себе руку фаустпатроном. Струя раскаленных газов, сказал он, моментально закупорила кровеносные сосуды. Человек остался на ногах и в полном рассудке. Он самостоятельно дошел до перевязочного пункта, прижав к себе оторванную конечность здоровой рукой!
Использование батальона СС совместно с нашей частью наглядно продемонстрировало бессмысленность создания такой «преторианской гвардии». Каждый из этих прекрасных солдат СС являлся унтер-офицером, потерянным для армии. Еще более глупым оказалось формирование полевых дивизий Люфтваффе. Эти бездумно брошенные в огонь наземных сражений десятки тысяч солдат ВВС могли бы быть использованы для пополнения дивизий и полков сухопутных войск.
Русские все еще занимали территорию женского монастыря. Чтобы
Все остальные, точно не знаю сколько, были убиты. Куда делись монахини, я так и не выяснил. Пленные объяснили причину упорной обороны монастыря. Оказалось, что там находился какой-то русский генерал, который рискнул продвинуться вперед вместе со своим штатом, явно рассчитывая на успех наступления. Однако в ночь перед обстрелом монастыря снарядами большого калибра он исчез. Видимо, ему все же удалось пробраться через наши позиции.
После того как вилла современной постройки была занята моим штабом, получивший пополнение батальон был снова введен в бой. Он действовал как целая часть, совместно с батальоном СС. Но вечером 21 августа мы получили приказ занять участок к северу от города. Левофланговая рота вышла к реке Дубисса и установила связь с «народно-гренадерской» дивизией. Такое наименование получали дивизии последней волны, сформированные после того, как тыловые части и учреждения были прочесаны до последнего человека. Людей, попадавших в такие соединения, можно было только пожалеть. Я считал, что мне повезло остаться, пусть и не со своей старой «толпой», но хотя бы в 252-й пехотной дивизии.
22 июня остатки 472-го полка были отброшены в полосу обороны группы армий «Север». Они вернулись из Даугавпилса вместе со штабом и командиром полка майором Герцогом. В июне он встретил меня не очень любезно, но обстановка тогда была напряженная. Однако и теперь он не нашел ни одного доброго слова за то, что я все-таки вывел нескольких уцелевших из 2-го батальона по долгой дороге отступления. Из одного сделанного им замечания я догадался, что причиной был этот лицемер, лейтенант Гегель. Безусловно, он не мог забыть, что иногда ему приходилось выполнять мои приказы. Впоследствии выяснилось, что майор Герцог собирал остатки полка, сидя в Даугавпилсе. Начальник штаба отступал вместе с тыловыми частями. Кроме того, оставшаяся в целости полковая батарея полевых орудий также находилась в тылу. С помощью майора фон Гарна я привел несколько орудий и две машины, рискуя потерять их, но успех доказал мою правоту. Как же они отличались между собой, эта несправедливая и неприятная личность и майор фон Гарн с его достижениями.
Цитирую из истории полка: «2 сентября 1944 г. подполковник фон Гарн был награжден Рыцарским Крестом за выдающиеся достижения в тактическом командовании 7-м гренадерским полком в тяжелых оборонительных боях в период с 27 июня по 1 июля 1944 г.»
Противник на время оставил нас в покое, и батальон приступил к оборудованию оборонительных позиций на новом участке. Роты работали без устали. Батальонный командный пункт разместился в протянувшемся с севера на юг небольшом овраге, восточный склон которого идеально подходил для сооружения бункера.
Совместная жизнь в батальонном штабе была, можно сказать, гармоничной. Капитан Шнейдер оставался таким же пассивным в вопросах командования батальоном, как и прежде. Офицером связи, после ухода Гегеля, был лейтенант Мартин Дегеринг, сын судового врача из Бремена. Долгое время он находился в тыловой части во Франции. Таким образом, на передовой он оказался впервые. Батальонным медиком был доктор Франц Йозеф Миес из Вестфалии. Он отлично выполнил свою задачу по переброске перевязочного пункта на новые позиции. Хорошо помню штабного писаря, унтер-офицера Дресснера. По профессии он был учителем, и ему было около 35 лет. Он хорошо понимал, какое бремя ответственности мне приходилось нести, командуя батальоном. Однажды он по-доброму сам сказал мне об этом. Кроме связиста Герменса, о котором я уже говорил, я отчетливо помню нашего радиста, обер-ефрейтора Гутха. Не обращая внимания на грохот сражений, он всегда проявлял максимальную сосредоточенность, работая со своей радиостанцией.