Жизнь поэта
Шрифт:
Безмолвно гляжу я на черную шаль,
и душа моя холодна и неутешна.
Когда я был помоложе,
с наслаждением любил я молодую гречанку
с кудрявыми волосами,
с черными ресницами, румяным лицом и нежным обликом.
Я чувствовал себя счастливым
у своей красивой гречанки,
которую
Однажды я пригласил к столу
нескольких друзей, с которыми беседовал,
как вдруг входит ко мне один
из верных и шепчет мне: «Господин,
твоя гречанка, которую ты любишь,
изменяет тебе и коварно обманывает
тебя: иначе и не думай!»
Тогда я сейчас же позвал своего раба,
подарил ему золото и заклял его.
И тогда я вдруг ожесточился, быстро,
словно мысль, бросился на конюшню,
вскочил на своего коня Анжера и,
отпустив удила, полетел, словно ветер.
Не чувствовал я ни боли,
ни сострадания: был подобен камню.
Но едва издали завидел я порог
гречанки, как потерял мужество и силы.
Добравшись до ворот, я слез с коня,
а когда посмотрел в окно, то увидел -
позор! в объятиях армянина моя
изменница лобзается с ним уста в уста.
И тогда я сразу свирепо ожесточился,
вытащил палаш из ножен, жестоким ударом
повалил ее на землю и дико
топтал ее голову.
И помню теперь ее горячую мольбу.
Открытые губы просили поцелуя,
просили поцелуя в ту минуту...
Черной шалью вытер я палаш...
Их трупы я взял в охапку и бросил
их в дунайские волны. Вот как
окончилось с красивой гречанкой,
с красивой гречанкой с вьющимися волосами.
Песня поразила Пушкина своим мрачным колоритом, стремительным разворотом событий, страстностью исполнения.
Пушкин вернулся к себе. Была уже глубокая ночь. Он зажег свечу. Перед глазами маячила черная шаль с пятнами запекшейся крови.
Он явственно слышал еще голос Мариулы и, казалось, писал с ее слов:
Гляжу
И хладную душу терзает печаль.
Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил.
Прелестная дева ласкала меня;
Но скоро я дожил до черного дня...
Прошло всего несколько дней, и весь Кишинев пел пушкинскую «Черную шаль» на мотив молдавской песни Мариулы.
В один из вечеров вернулся из объезда дунайской пограничной оборонительной линии генерал Орлов. Он дружески обнял Пушкина и запел вполголоса;
Когда легковерен и молод я был...
– Как, вы уже знаете?
– изумился поэт.
– Баллада твоя превосходна, в каждых двух стихах полнота неподражаемая, - ответил Орлов.
Собравшиеся офицеры окружили поэта и хором скандировали его стихи:
Едва я завидел гречанки порог,
Глаза потемнели, я весь изнемог...
В покой отдаленный вхожу я один...
Неверную деву лобзал армянин.
Не взвидел я света; булат загремел...
Прервать поцелуя злодей не успел.
Безглавое тело я долго топтал
И молча на деву, бледнея, взирал.
Я помню моленья... текущую кровь...
Погибла гречанка, погибла любовь!
С главы ее мертвой сняв черную шаль.
Отер я безмолвно кровавую сталь.
Мой раб, как настала вечерняя мгла,
В дунайские волны их бросил тела.
С тех пор не целую прелестных очей,
С тех пор я не знаю веселых ночей.
Гляжу как безумный на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.
«Черная шаль» имела успех необычайный. В Петербурге композитор А. И. Верстовский положил ее на музыку и, как вспоминала современница, «певал ее с особенным выражением своим небольшим баритоном...».
В Москве песню исполнял с большим успехом П. А. Булахов. Друзья поэта писали: «Маленький Пушкин не подозревает в Бессарабии, как его чествуют здесь, в Москве, и таким новым способом».
«Черная шаль» вышла сразу двумя изданиями и разошлась в несколько дней. Песня сделалась народной, ее пела вся Россия...