Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди
Шрифт:
Второй тайм начался со стремительных атак голландцев, однако немцы защищались так умело, что ни одна из этих атак не увенчалась успехом. Тем более трибуны переполненного стадиона горячо поддерживали немцев. В итоге счет в игре так и не изменился — чемпионами мира стали футболисты ФРГ. Любопытно отметить, что в Голландии были так уверены в победе своей команды, что незадолго до чемпионата тамошняя почтово-телеграфная служба подготовила к выпуску аж 100 тысяч марок с надписью "Голландия — чемпион мира". В результате весь тираж пришлось ликвидировать.
В эти же дни актрисам Зое и Виктории Федоровым пришли очередные письма от их мужа и отца — американского гражданина Джексона Тэйта.
В тот день Виктория стояла в длиннющей очереди на прохождение ежегодного техосмотра машины. Отстояла около двух часов и, зная, что предстоит еще отстоять примерно столько же, решила на несколько минут отлучиться и позвонить домой, предупредить мать, чтобы та не ждала ее к обеду. Но не успела она произнести первое слово, как мать прервала ее: "Немедленно приезжай домой! У меня есть для тебя важные новости". Виктория попыталась отбрехаться: дескать, не могу — потеряю место в очереди. Но мать была неумолима: "К черту техосмотр, приезжай!" Далее послушаем рассказ самой Виктории:
"Я помчалась за машиной и приехала домой. На столе лежали несколько писем от Ирины и четыре — от отца. Боже, какой великолепный праздник! Он жив! Он не забыл меня! Я с жадностью считала его письма, смахивая слезы, застилавшие мне глаза и мешавшие читать.
Потом мамуля рассказала, как к ней попали письма. Позвонил какой-то мужчина и, не представившись, спросил:
— Вы ждете писем с Запада?
Мамуля пробормотала что-то невнятное. Мужчина сказал:
— У меня есть для вас кое-что. Мы можем увидеться?
Они договорились о встрече. Это был Михаил Агурский, который пошел ради меня на огромный риск…"
В пятницу, 12 июля, на "Мосфильме" состоялось обсуждение кинопроб для новой комедии Леонида Гайдая "Не может быть!". Практически все кандидатуры представленных режиссером актеров были одобрены. Среди них Леонид Куравлев (жених Володька), Михаил Пуговкин (Горбушкин), Михаил Кокшенов (Верзила), Нина Гребешкова (жена Горбушкина), Савелий Крамаров (Серега), Валентина Теличкина (невеста) и др. Была также одобрена кандидатура Валерия Золотухина на роль Семушкина, однако позднее, в процессе подготовки к съемкам, он из этого проекта выйдет, предпочтя сниматься у Иосифа Хейфица в Мелодраме "Единственная". Кстати, на "Единственной" Золотухин влюбится в тамошнего помрежа, закрутит с ней роман, о чем будет рассказано чуть позже. А пока вернемся к событиям июля.
В творческих вузах горячая пора вступительных экзаменов. В том июле пытался поступить в одно из столичных театральных училищ Игорь Тальков, но, увы… Пройдя тур по специальности (на нем Тальков читал "Скифов" А. Блока), он срезался на экзамене по литературе, обнаружив полное незнание текста шедевра соцреализма — романа М. Горького "Мать". Вполне вероятно, что "неблатного" Талькова попросту "срезали" члены экзаменационной комиссии. Не случайно, вернувшись домой в город Щекино Тульской области, он 13 июня написал по этому поводу стихотворение, где были такие строчки:
Ну и что ж, раз судьба такая, Прошагаю сперва по грязи. Я на слякоть бетон натаскаю, На асфальт буду честно вылазить…
Еще одним неудачником той экзаменационной поры стала популярная ныне киноактриса Елена Сафонова. Как
А теперь пришла пора назвать тех счастливчиков, кому на экзаменах повезло. Так, Андрей Ташков успешно сдал экзамены в Школу-студию МХАТ, а Татьяна Догилева — в ГИТИС. Последняя сделала это втайне от своих родителей. Те думали, что она усиленно готовится к поступлению в Институт стран Азии и Африки, где она занималась в Школе молодого востоковеда, но Татьяна выбрала иное — подала заявления сразу во все актерские учебные заведения столицы: в Щепкинское и Щукинское училища, Школу-студию МХАТ, ГИТИС и ВГИК. Блата у нее никакого не было. "Данных" — тоже. Во всяком случае именно так ей и сказали в четырех из пяти институтов, выгоняя с первого тура. И только в ГИТИСе в ней что-то разглядели и пропустили сначала на второй тур, потом на третий и в конце концов приняли.
К удивлению Догилевой, ее родители не очень расстроились, когда узнали, что их дочь променяла Институт Азии и Африки на театральный. Главным для них было одно — что дочь получит высшее образование. Поэтому единственными противницами ее поступления в ГИТИС были подруги матери, которые все до одной были убеждены в том, что в театральном мире все сплошь развратники. Но их мнение Догилеву, естественно, не интересовало.
Ефиму Шифрину тем летом тоже повезло — он стал-таки студентом одного из столичных творческих вузов. Далось ему это большой кровью. Еще два года назад он совершил первую попытку покорить Москву, но потерпел провал — в Щукинское училище его не приняли. Через год последовал новый провал. В июле 74-го он приехал в столицу в третий раз, твердо уверенный: либо сейчас, либо никогда! Но, увы, экзамены в "Щуке" он снова не осилил. Вернее, осилил только до третьего тура, после чего внезапно испугался. Он понял, что если провалится в третий раз, то вернуться обратно в Ригу (там он жил и уже год учился в Латвийском госуниверситете) будет просто не в состоянии. Поэтому Шифрин забрал документы из "Щуки" и отправился в эстрадно-цирковое училище. И сравнительно легко туда поступил.
Известному ныне певцу Александру Малинину в ту пору было 16 лет. Тем летом он тоже попал в число счастливчиков — был принят в студию эстрадного искусства при Свердловской областной филармонии. Разглядела же в нем будущий талант тамошняя преподавательница народного пения Неонила Мальгинова. Вот как она сама об этом вспоминает:
"Пришел как-то к нам шестнадцатилетний юноша Саша Выгузов (Малининым он станет позже. — Ф. Р.). Никакого музыкального образования у него нет, нот не знает. "Хочу учиться петь", — говорит. — Послушайте меня, пожалуйста". Я его послушала, сразу поняла — голос хороший, красивый. Вижу, парень сценичный, когда поет — просто преображается. Я сразу позвонила директору филармонии Марковичу: "Николай Романович, послушайте одного мальчика". Он послушал и не задумываясь сказал: "Берите его в студию".